Сегодня он решил «взять себя в руки».
Пока унтер бегал за кипятком, Скорин собрал разбросанные по всей комнате книги, уложил их аккуратно на столе.
— Прошу, господин капитан. — Унтер поставил на умывальник кувшин с кипятком.
Скорин лишь кивнул и сухо сказал:
— Комнату убрать. Завтракать я буду в гостиной.
— Слушаюсь, господин капитан! — Унтер даже козырнул.
Морщась от боли — многодневная щетина поддавалась с трудом, Скорин побрился. Когда он наконец закончил, унтер принес вычищенную, отглаженную форму и сверкающие сапоги.
— Завтрак готов, господин капитан.
Скорин не ответил, и, пятясь, унтер выскользнул из комнаты.
Когда Скорин, заканчивая завтрак, просматривал газеты, в гостиной появилась Лота.
— С добрым утром, капитан. — Она села напротив и быстро взглянула на Скорина. Ее приятно удивил его свежий, вылощенный вид.
— С добрым утром, Лота, — запоздало ответил Скорин. — Хотя и не вижу, почему оно для вас доброе. — Он показал на газету. — Доктор Геббельс с трудом подыскивает слова, объясняя немцам, почему их жизнь с каждым днем становится все тяжелее.
— Я не читаю газет, — ответила Лота. — Вы прекрасно выглядите, капитан. Я рада за вас.
Скорин поклонился.
— Благодарю. Я давно почувствовал ваше расположение.
— Зря иронизируете.
— Как никогда серьезен. Пойдемте на прогулку?
Лота торопливо позавтракала, забежала в комнату переодеться. Как все чудесно складывается; барон просил привести капитана в порядок. Русский прекрасно выглядит, Георг будет доволен.
Они шли по улице — солидный, несколько усталый, прихрамывающий капитан вермахта и миловидная беззаботная девушка. Никто не обращал внимания, что за этой счастливой парой неотступно следует охрана.
Все эти дни Костя Петрухин круглосуточно следил за особняком, сейчас, держась поодаль, он двинулся следом за Скориным. Через некоторое время Костя обогнал друга. Убедившись, что Скорин его заметил, Костя задержался у витрины фотоателье и отошел. Дойдя до фотоателье, Скорин остановился, с улыбкой спросил:
— А не сфотографироваться ли нам на память? — Он скользнул взглядом по витрине. — Было бы забавно вспомнить. — С витрины на Скорина смотрели жена и сын, через фото красовалась аккуратно выведенная надпись: «Ish libe dich»[3].
Лота рассмеялась.
— Взгляните, какая прелесть, капитан. До чего же мы, немцы, сентиментальны.
— Действительно. — Скорин пошел дальше, изредка поглядывая на шагающего впереди Костю. — «Я люблю тебя».
— Как? — Лота остановилась, недоуменно посмотрела на своего спутника и покраснела.
— Вы сказали: сентиментальны? — Скорин не замечал смущения девушки. — Люди не должны бояться этих слов. Особенно во время войны. Это очень важно — знать, что тебя любят. — Скорин смутился и попытался перейти на шутливый тон: — Я не немец, а тоже сентиментален.
На перекрестке Костя взглядом предложил следовать за собой. Скорин свернул в переулок, успел сделать лишь несколько шагов, как дорогу ему преградил охранник.
— Отклоняться от маршрута нельзя, — зашептал он. — Лишь по этой улице и в казино на улице Койдула.
Было уже поздно, Скорин увидел, как из ресторанчика, расположенного в доме напротив, одетый в форменную куртку официанта, показался Костя. Показался и исчез, для Скорина этого было вполне достаточно, он повернулся, даже не взглянув на охранника, пошел обратно. Лота, как бы извиняясь за инцидент, сказала:
— Вы однажды уже изменили маршрут, капитан.
— И получилось совсем неплохо, — сказал Скорин и, не ожидая ответа, спросил: — Когда возвращается барон? Или он выполнил задание и бросил нас?
Лота смутилась, чуть слышно ответила:
— Почему же? Он вернется. Обязательно вернется.
Скорин, не ответив, распахнул перед Лотой дверь казино. Провожаемые любопытными и откровенно завистливыми взглядами, Скорин и Лота прошли во второй зал. Подбежал и поклонился кельнер.
— Поздравляю, господин капитан. Наконец-то вы нашли свою очаровательную невесту.
— Благодарю. — Скорин передал Лоте меню.
Охранники, усевшись неподалеку, заказали пиво. Находившийся в первом зале Хонниман видел, как прошел русский разведчик, и чертыхнулся. Неужели его никогда не убьют? Когда Хонниман услышал, что русский убил Вальтера, он понял, что полностью находится в руках у русского. Теперь в случае разоблачения отправка на фронт выглядит как мечта о рае. Русский в казино не показывался, и Хонниман решил, что его ликвидировали. Увидев капитана, гестаповец обречено опустил голову. Надо подойти, капитан не должен сомневаться в его преданности.
— Рад видеть, капитан. — Хонниман поклонился Лоте, стоя ждал, что его пригласят к столу.
— Здравствуй, Карл. Лота, разрешите вам представить… Впрочем, вы, конечно, знакомы. Извините, Лота. — Скорин встал, отвел Хоннимана в сторону.
— Что же, поздравляю, Карл. Наша первая совместная операция прошла успешно. Как говорят русские: «Лиха беда начало».
— Я уезжаю на фронт, — солгал Хонниман, обрадовавшись своей выдумке, вздохнул: — Это ужасно!
— Пустяки, — беспечно ответил Скорин, — я замолвлю за тебя словечко перед гауптштурмфюрером. Мы с ним большие друзья. — Он улыбнулся Хонниману. — Можешь не волноваться, Карл. Ты останешься в Таллинне. У меня нет времени на пустую болтовню, — уже строже продолжал Скорин. — Маггиль упорно пытается выяснить, кто помог мне выследить Вальтера. Твоего шефа надо отвлечь, сбить со следа.
— Как, капитан?
Скорин с силой сжал холодную руку гестаповца.
— До свидания, Карл. — Скорин взглядом указал на Лоту. — Женщины сентиментальны. Они то и дело влюбляются не в того, в кого следует.
— Мне не поверят. — Хонниман удерживал руку Скорина.
— И могут узнать правду. — Скорин сдавил ему ладонь так, что хрустнули пальцы. — Последнее: материалы на тебя у руководителей подполья. Будет много хлопот, если со мной что-нибудь случится, Карл.
Скорин вернулся к Лоте, а гестаповец со всех ног бросился к Маггилю. У Хоннимана хватило сообразительности преподнести «новость» в виде предложения, основанного на большой близости русского с секретаршей Шлоссера. Он рассказал, что только что видел Кригера и Лоту в казино, «вспомнил», что Лота как-то интересовалась у него Вальтером, но он ей, конечно, ничего не сказал.
Маггиль был в восторге. Действительно, рассуждал он, русский изолирован. Кто, кроме девицы Георга, — Маггиль не сомневался, что Лота любовница Шлоссера, — мог помочь русскому? Когда первый восторг прошел, гауптштурмфюрер взглянул на ситуацию с иной стороны. Конечно, перспективы блестящие, но Георг уже, наверное, полковник. Его положение в Берлине упрочилось. Не имея доказательств, начинать против Шлоссера борьбу опасно. Очень опасно! Может, припугнуть русского, и он даст доказательства? Стоит попробовать. Благо, Шлоссер еще в Берлине.
Маггиль отправился в особняк. Охраны у ворот не было. Удивляясь беспечности абверовцев, он остановился на садовой дорожке, окинул дом взглядом, довольно чмокнул губами. Хорош домик, надо будет его при случае прибрать к рукам. Увидев одноногого садовника, гестаповец, свистнув, поманил его пальцем.
— Мне твоя рожа знакома, — сказал Маггиль, когда садовник припрыгал к нему. — Я тебя знаю, и ты еще жив? — В восторге от собственной шутки, он громко захохотал.
— У господина гауптштурмфюрера профессиональная память, — ответил садовник. — В тридцать девятом мы учились в школе ефрейторов…
— Помню! Иди, я еще вызову тебя. — Маггиль важно нахмурился и вошел в особняк. Увидев оленью голову с рогами, ковер и прочие признаки барского жилья, Маггиль вдруг ссутулился, втянул голову в плечи, начал тщательно вытирать ноги, затем опомнился и, громыхая сапогами, затопал по паркету.
Рыжий унтер, подобострастно кланяясь, проводил Маггиля в гостиную.
— Одну минуту, господин гауптштурмфюрер. — Унтер поклонился и исчез.