Крон остановился.
— Приятного времяпрепровождения! Спасибо, но не могу. И так опаздываю на омовение Тагулы.
— К-как? — встрепенулся Бурстий. — Ч-что? Уже п-п-пора?
Крон улыбнулся и развёл руками.
— Б-б-баст-турнак! — выругался заика Бурстий. — Я с-совсем з-забыл. Об-божди. По-йдём вместе. С-с-сейчас допью, и п-п-пойдём.
И он принялся шумно хлебать из чаши. Срест с урчанием поворочался в закусках и с трудом сел. Лицо его было перепачкано горичным соусом, под левым глазом прилипла раздавленная лепешка, а ко лбу — листок зелени. Он попытался встать, но у него ничего не получилось.
— Эй, кто там! — гаркнул он. — Поднимите меня!
Пока к нему бежали рабы, Алоза ухватился за его плечо, рывком встал и снова завалил Среста. С минуту Алоза стоял пошатываясь, словно утверждаясь на ногах, — худой, высокий, жилистый, в короткой тунике, и, нагнув голову, недобрым, мутным взглядом смотрел в сторону Крона. При этом его нижняя губа всё сильнее оттопыривалась на опухшем лице. Наконец его шатнуло вперёд, он крепко, как за опору, ухватился обеими руками за рукоять меча и зашагал к Крону. Но шёл Алоза не к нему. Он прошагал мимо и остановился возле Атрана, вперив в него неподвижный взгляд из-под спутанных, жирных, выцветших до цвета соломы волос.
— Твой раб? — спросил он.
Крон промолчал. Атран стоял перед Алозой, держа перед собой за ножны меч сенатора, и смотрел на претора открытым взглядом.
— Наслышан… — процедил Алоза и принялся обходить Атрана, словно желая осмотреть его со всех сторон.
Атран медленно поворачивался вслед за ним.
— Хорош… — Оттопыренная губа Алозы свесилась ещё ниже. — Без ошейника и нагл, словно вольноотпущенник первого дня.
— Я надеюсь, сенатор, — спросил он, по-прежнему глядя на Атрана, — ты не будешь на меня в претензии, если я его когда-нибудь зарублю?
— Боюсь, что это тебе не удастся, — усмехнулся Крон. — Он владеет мечом не хуже тебя.
— Кто — раб? — Алоза от изумления протрезвел. — Раб поднимает меч на гражданина Пата?
— Стоит ему только захотеть, — ответил Крон, — и я дам ему вольную по первому его требованию. Каким угодно числом.
Алоза потерял дар речи.
Тем временем четверо рабов поставили на ноги огромную тушу Среста.
— Прочь! — зычно гаркнул Срест.
Одним движением плеч он разметал рабов, державших его под руки, и тут же плашмя рухнул вперёд, подмяв под себя тщедушного Бурстия.
— Вот незадача! — хохотнул он, проползая по Бурстию подобно дорожностроительному комбайну. — Голова вроде бы светлая, а ноги не держат!
«И почему они так много пьют?» — в который раз с тоской подумал Крон.
— К сожалению, меня ждут, и я уже опаздываю, — он поднял руку, прощаясь. — До встречи в термах!
Крон кивнул Атрану и зашагал по тропинке к термам.
— Советую твоему рабу не попадаться на моём пути! — прорычал вслед Алоза, но Крон только усмехнулся.
Тропинка вильнула в сторону, за кусты и вывела на мощёную аллею.
— Это правда, Гелюций? — спросил вдруг Атран.
Крон вздрогнул от такого обращения, но быстро подавил в себе желание одёрнуть раба, не назвавшего его господином.
— Что — правда?
— Что я могу получить волю, когда захочу?
Крон спрятал улыбку.
— А ты можешь привести примеры, когда мои слова расходились с делом? — спросил он.
— Да.
От неожиданности Крон остановился.
— Когда же это?
— Когда вы обещали наказать меня прутьями.
Крон хмыкнул и снова зашагал по аллее.
«А ты хотел бы, чтобы я это своё обещание претворил в жизнь?» — чуть было не спросил он, но сдержался.
— Не путай, пожалуйста, мои желания с чужими, — сказал он. — Если я дал слово исполнить чужую просьбу, то я его сдержу, чего бы мне это ни стоило.
— Значит, я могу получить волю хоть сейчас?
— Значит, можешь.
Некоторое время они шли молча.
— Мой господин, — вдруг с жаром и мольбой проговорил Атран, и Крона покоробило теперь уже такое обращение. — Я знаю, ты добр и великодушен. Исполни ещё одну мою просьбу. Отпусти со мной Калецию.
Губы раба дрожали.
— Нет, — отрезал Крон.
— Мой господин, — продолжал просить Атран, — ты богат, и тебе это ничего не будет стоить. Ведь дал ты вольную Дискарне, хоть она и доносила на тебя. Отпусти со мной Калецию.
Кровь бросилась в лицо сенатору. За все годы рабства это была первая просьба Атрана. И Крон ощутил, в какую глубочайшую яму унижения шагнул этот гордый и независимый, несмотря на своё положение, человек. Человек, умевший даже слова «мой господин» произносить с достоинством.