Женщина застыла у колыбели и с тревогой смотрела на Крона. Только теперь он понял, зачем его сюда пригласили. В колыбели лежал ребёнок, красный от жара, он тяжело дышал, ловя широко открытым ртом воздух. Глаза его были закрыты. Ни плакать, ни шевелиться у него уже не хватало сил.
Крон подошёл к колыбели, отстранил женщину и стал осторожно ощупывать ребёнка. Биоимитация, покрывавшая руки грубыми мозолями с въевшейся в кожу корабельной смолой, сильно снижала чувствительность пальцев, и ему пришлось напрячься и даже закрыть глаза, чтобы уловить биоритмы детского организма.
К счастью, ничего страшного не случилось. Лёгкое отравление, которое уже почти прошло.
— Подай воды, — сказал Крон женщине, — и покажи, чем ты его кормишь.
Пока женщина у столика наливала в чашу воды, он, загораживая спиной колыбель от взгляда Старейшего, наклонился над ребёнком и впрыснул ему в открытый рот каплю антитоксина из сегмента браслета. Ребёнок слабо захныкал, и женщина тотчас метнулась к нему. Крон снова мягко отстранил её, взял чашу с водой и дал пригубить ребёнку. Затем обеими руками стал осторожно массировать ему голову. Дыхание ребёнка постепенно выровнялось, он наконец глубоко, устало вздохнул, зевнул и спокойно уснул. Краснота с его тела исчезала просто на глазах.
Женщина заплакала.
— Покажи, чем ты его кормишь, — снова попросил Крон.
Женщина протянула ему закрученную в мешочек тряпку — жёвку, извечную соску простого люда. В неё заворачивали кусочки пищи, жевали и давали сосать ребёнку. Крон развернул жёвку, понюхал. Кусочки отварной рыбы были свежими, но тряпка… Как ещё сама женщина не оправилась.
— Выброси эту жёвку, — сказал Крон, и женщина быстро закивала, смотря на него счастливыми, полными слёз глазами. — Возьми свежую тряпку и корми его два дня только лепёшками, — продолжал Крон. — Потом уже — чем хочешь. И самое главное — после каждого кормления хорошо стирай тряпку.
Женщина продолжала кивать, прижимая к груди руки.
Крон последний раз окинул взглядом комнату и вышел из хижины. Никто не сказал Крону спасибо, не поблагодарил его, и он был рад этому. Молчаливая благодарность счастливой матери являлась красноречивей всяких слов. Впрочем, в общине не было принято благодарить друг друга — любая помощь считалась само собой разумеющимся делом; здесь жили, деля всё: от куска лепёшки до сокровенных чувств.
— Надолго к нам? — спросил Старейший.
Крон покачал головой.
— Сегодня назад.
— Наших с моря дождёшься? Должен быть хороший улов.
Крон посмотрел на солнце. Была половина седьмого перста.
— Скорее всего, нет. Вечером надо быть в городе.
— Зачем приезжал?
Крон пожал плечами.
— Просто навестить. — Он наткнулся на внимательный взгляд Старейшего. — Да, просто навестить. Поговорить, отдохнуть.
— Глаза у тебя плохие, — сказал старик. — Уставшие. Печаль в них. У тебя что-то случилось?
Крон только покачал головой.
— Я не знаю, сможем ли мы тебе помочь, — продолжал Старейший, — но ты расскажи. Будет легче.
Крон снова покачал головой.
— Идём, пообедаешь с нами, — просто предложил Старейший.
Только теперь Крон заметил, что стариков под навесом уже не было. Аккуратными кучками они сложили сделанные поплавки и наждачные бруски и ушли в общинный дом обедать.
В общинном доме пахло рыбой и дымом — неистребимым запахом рыбацкого жилья. В левом крыле дома, за длинным низеньким столом сидели на корточках старики, несколько женщин. Стряпухи, хлопотавшие у очага, обносили их глиняными чашами с рыбной похлёбкой и лепёшками.
Старейший указал Крону место напротив себя, пододвинул к нему чашу с похлёбкой.
— Ешь, — сказал он, протягивая лепёшку.
Крон отломил кусочек лепёшки и положил в рот.
— Говорят, у вас рабы взбунтовались? — неторопливо жуя, спросил Старейший.
— Не у нас, а в Паралузии. И не рабы, а древорубы.
— Разве это не одно и то же? — даже не удивился Старейший. Пальцами он выловил из своей чаши кусок рыбы и стал разбирать его, отделяя мясо от костей.
— Нет. Древорубы — вольнонаёмные.
— Странно. — Старейший пожал плечами. — А на рынке говорят, что рабы. Вчера Титий возил рыбу на рынок — там только об этом и болтают. Даже, рассказывают, какой-то посланец от них прибыл, подбивает рабов бежать в Паралузию.
Чаша в руках Крона дрогнула. Вот оно. То же самое он слышал вчера вечером — заработал-таки кулон Осики Асилонского, — когда один из штатных фискалов докладывал Кикене о происшествиях за день. Чтобы скрыть волнение, Крон отхлебнул из чаши.