— В том, что сознание является функцией материи, — спокойно сказал Крон, — ты прав. Но функцией определённой её формы. У различных форм материи существуют и различные свойства. Не приписываешь же ты, скажем, камню свойство текучести?
— А почему бы и нет? — удивился Ниркон. — Если нагреть камень до достаточно высоких температур, то он потечёт!
— Когда камень расплавится, то он будет уже жидкостью и потеряет своё свойство твёрдости, то есть, станет иной формой материи с иными свойствами. Поэтому прими за аксиому, что сознание есть свойство высокоорганизованной материи, и строй свои размышления от этой аксиомы.
Мгновенье Ниркон сосредоточенно смотрел куда-то мимо Крона, затем встрепенулся:
— Почему? Почему я должен принять это бездоказательно?
— Потому, что камень твёрд, а вода льётся. И потом, ты что, на самом деле можешь представить себе, что камень обладает сознанием?
— А почему бы и нет?
«Господи!» — ужаснулся про себя Крон. — «Ведь голова Ниркона с раннего детства засорена анимизмом! Они же одушевляют не только предметы, но и их свойства, начиная с ветра, грома и молнии и кончая домашним очагом. Не хватало только, чтобы Ниркон начал сейчас объяснять принципы негуманоидных структур квазижизни. Кстати, один из принципов, в своё время названный анимистическим и отвергнутый как абсурдный, так и гласил: „Сознание может проявляться в любом виде и в любой форме материи. Вопрос только в том, насколько оно близко к человеческому, чтобы имело смысл вступить с ним в контакт“».
— Ты задал мне много вопросов «почему?» — Крон попытался уйти от скользкой темы. — Но все вопросы «почему?» в конечном счёте упираются в аксиоматический вопрос «как». Я чувствую, если так пойдёт и дальше, то ты мне скоро задашь вопрос «зачем?»
— Вот-вот! — возликовал Ниркон. — К этому я и вёл. Мы пока отвечаем на вопрос «как?» Вы же с помощью науки на вопрос «почему?» А я верю, что главным для человека является вопрос «зачем?» Только дав на него ответ, человек и станет богом!
Крон вздохнул.
— Ты ошибаешься, Ниркон. И ты, очевидно, не понял, что я тебе сказал. Постараюсь объяснить более подробно: наука отвечает на вопросы «почему?», но в основе всех этих вопросов и ответов лежат краеугольные камни аксиом ответы на вопросы «как?» Так вот, ответить на эти вопросы «как?» ответами на вопросы «почему?» так же невозможно, как и ответить на вопрос «зачем?» Надеюсь, понятно?
На лицо Ниркона легла тень.
— Между прочим, есть одна старая-старая схоластическая дилемма, продолжал Крон. — Допустим, ты стал, наконец, богом. Так вот, о всемогуществе: сможешь ли ты, будучи богом, задать себе такой вопрос, на который не сможешь ответить? Если сможешь, то какой же ты всемогущий, если не знаешь на него ответа? А если не сможешь — то какой же ты бог?
Хлопнула дверь, и в дом вошёл Бортник.
— Кто не бог, а кто им уже стал! — весело провозгласил он. — И этот бог — я! Ибо я себя сейчас им чувствую!
Был он свеж и бодр, гладко выбрит, благоухал земной лавандой, в новенькой хрустящей тунике, подпоясанной тонким ремешком с висящим на боку коротким мечом, и в таких же новых, скрипящих при каждом шаге сандалиях.
Ниркон не заметил его. Он думал, и на лице у него появилось недоумённое выражение.
«Он же совсем мальчишка, — неожиданно подумал Крон. — Надеюсь, на Земле все эти глупости выветрятся из его головы…»
— Проходи, садись, — сказал он Бортнику. — Поешь с нами.
— Боги питаются амброзией! — расхохотался Бортник. — А точнее: сочными синтетическими земными бифштексами с кровью! Я надеюсь, что в такой день я мог себе это позволить, имея под рукой синтезатор?
Краем глаза Крон отметил, что Шекро, так и не донеся кусок сыру до рта, смотрит на Бортника широко раскрытыми глазами.
— А заглянул я в сию обитель, — продолжал Бортник на линге, исключительно для того, чтобы получить факсимиле известного всей империи политического деятеля сенатора Гелюция Крона!
Он развернул перед Кроном свиток.
— Конечно, я мог бы скопировать на синтезаторе и вашу историческую подпись. Но мне, как настоящему ценителю и собирателю автографов, доставит истинное удовольствие, когда вы начертаете его собственноручно. Поверьте, ваш автограф займёт в моей коллекции почётное место!
Крон посмотрел на бумагу. Это была грамота вольноотпущенника, написанная его рукой (синтезатор копировал один к одному на молекулярном уровне), и не хватало только его подписи.