Итак, как любил говорить один мой знакомый станишник: «Шо мы имеем с гуся?» С гуся мы имеем шкварки и практически полностью очищенный от большевиков город, в котором необходимо срочно наводить порядок и восстанавливать законную власть. В общем, работа моя не окончена. Враг не разбит, сохранил силы и сейчас находится в районе станицы Саратовской, приходит в себя и собирается выходить на соединение с войсками революционных матросов Мишки Бушко-Жука. Сколько продлится затишье перед новыми серьезными боями? Думаю, дня три-четыре. А дальше снова в бой…
Как показали дальнейшие события, я был прав. Войска Юго-Восточной красной армии перешли в наступление через четыре дня, а до этого в краевой столице произошло столько событий, что все сразу и не упомнишь. Вечером 2-го апреля в город вернулось кубанское правительство, и вошли полторы тысячи уцелевших добровольцев. Одновременно с этим казаками Покровского производилась чистка столицы от большевистского элемента и шла запись в отряды правительственных войск Кубанской Рады.
Третьего числа в усыпальнице Екатеринодарского собора св. Екатерины состоялись похороны Лавра Георгиевича Корнилова. Без всякого сомнения, это было весьма печальное и торжественное событие, на котором присутствовали все более-менее значимые люди из находившихся в городе. Что ни говори и как о нем ни думай, а человеком генерал от инфантерии Лавр Георгиевич Корнилов был великим.
Прошли похороны командующего Добровольческой армии. Власть в городе сменилась, и настал черед того дела, ради которого, собственно, мы с Богаевским и стремились на соединение с краевым правительством. Пришла пора Кубанской Раде определиться с кем она и на чьей стороне. Под давлением освободивших город казаков и кубанских офицеров, которым Покровский и я уже успели разъяснить, что к чему, и после консультаций с донским посланником, 4-го апреля Кубанское краевое правительство сошлось на экстренное совещание. Народу на него собралось весьма прилично, и помимо секретарей, присутствовало более двадцати человек от трех сторон. Одна сторона - представители Дона: Митрофан Петрович Богаевский и я. Другая - командиры Добровольческой армии: генерал от инфантерии Алексеев, генерал Деникин, генерал Эрдели и генерал-майор Романовский. Третья сторона – законно избранные хозяева Кубани, его правительство: войсковой атаман Филимонов, председатель правительства Быч, демонстративно занявший место рядом со мной генерал-майор Покровский, председатель Кубанской Законодательной Рады Мыкола Рябовол, товарищ председателя Законодательной Рады Султан Шахим-Гирей. А помимо них другие члены правительства и законодатели: Макаренко, Белый, Безкровный, Рябцев, Каплин, Крикун, Скобцов и Трусковский.
Повестка дня была провозглашена председателем кубанского правительства Лукой Лукичем Бычем. Он встал и, солидно роняя слово за словом, произнес:
- Господа, вы приглашены на сегодняшнее совещание в связи с важным вопросом, которой касается всего нашего молодого государства. Я говорю о вступлении Кубани в Доно-Кавказский Союз под главенством донского войскового атамана Назарова.
Разумеется, все присутствующие знали, какой вопрос будет сегодня решаться. Однако заметное волнение имелось. А потом председатель кивнул в сторону Богаевского и пригласил выйти его для доклада. Митрофан Петрович занял место за небольшой трибуной в центре зала, поправил очки и произнес такую зажигательную получасовую речь, что захотелось встать и похлопать ему в ладоши. «Донской Баян» настолько красочно расписал убедительную победу казачества на Дону и будущие перспективы союза, что у кубанской стороны никаких сомнений относительно того, вступать в него или нет, не осталось. У добровольцев же, которые вначале изображали из себя невозмутимые каменные статуи, данное выступление вызвало приступ тихой ярости. Царским генералам союз казаков не нужен и даже вреден. Поэтому, когда Богаевский сошел с трибуны, на смену ему захотел выйти Деникин. Однако более опытный в делах политики генерал Алексеев остановил его и лично вышел на трибуну.
Старый генерал от инфантерии оглядел зал, остановил взгляд на председателе, а затем на Богаевском. После чего начал свою речь, которую, судя по всему, готовил заранее: