Петренко прервался и обратился к Ловчину, с которого старался во всем брать пример:
- Андрей, что скажешь насчет этой речи?
Ловчин осторожно повернулся на бок и посмотрел на моряков. Они глядели на него словно на бывалого ветерана, вернувшегося с поля боя. Братишки ждали ответа, и Андрей его дал:
- Правильно мужик говорит. Давить надо контру. Словно сорняк ее выбивать. Сотни лет нас помещики и их прислужники к земле гнули, под ярмо загоняли. А теперь мы за все отыграемся, и свое государство построим. Не будет у нас с капиталистами, дворянчиками и офицериками мира. Никогда. А все потому, что разные мы. Должен победить кто-то один, кто другую сторону под себя подомнет. Без этого никак. Вы ладно, на флоте недавно, а я здесь уже три года, четвертый пошел, и все обиды от золотопогонников помню. Я не забыл как меня, за не восторженное отношение к царю-батюшке по приказу нашего командира унтера кусками швартовных концов избивали. И как я в карцере на хлебе и воде две недели сидел. А когда у меня отец помер, и я на его могилку поехать хотел, вместо краткого отпуска меня, за дерзкую просьбу, на десять суток в трюм кинули, под пайолы, масло ветошью вычерпывать. И теперь я должен офицерам все простить, и признать их за равных? Нет уж, они свое получат. Точно так же, как и тот гад, который в меня шмальнул.
- Так и с кем нам теперь быть? Меньшевики одно говорят, эсеры другое, а большевики третье. За кем правда?
- Мы за большевиков и за Ленина, который верно сказал, что сейчас необходимы террор и насилие. Вы были на кладбище?
- Да, - подтвердил Петренко.
- Значит, видели, что происходило. Севастопольский Совет, где эсеры с меньшевиками засели, запрещает контру давить. А большевик Пожаров, наоборот, за нас, за матросов. Свой человек и программа у его партии верная.
На слова Андрея матросы согласно закивали. В кубрике повисла тревожная тишина и, видимо, чтобы развеять ее, Илья перевел разговор на другую тему:
- А где твоя гармонь, Андрей?
- Браточкам из отряда отдал. Мне она теперь без надобности. Играть одной рукой не получится, а им в самый раз. Как отобьют у казачков и корниловцев Ростов, так и сыграют на похоронах Корнилова и Каледина.
- Да-а-а, а хорошо ты наяривал, особенно «Яблочко»... - протянул молодой матрос.
- Ша! Не трави душу.
Ловчин оборвал его. После чего повернулся на другой бок и постарался заснуть. Но сон долго не шел, на сердце у него было неспокойно, и оно переполнялось злобой к золотопогонной сволочи, которая продолжает расхаживать по Севастополю. И чтобы отвлечься, невольно, он опять прислушивался к Петренко, который продолжал читать выдержки из речи товарища Ленина:
- Второй Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов принял декрет о земле, в котором большевики целиком воспроизводят принципы, указанные в крестьянских наказах. В этом сказалось отступление от программы социал-демократов, ибо наказы соответствуют духу программы эсеров. Однако это же служит доказательством, что народная власть не хотела навязывать своей воли народу, а стремилась идти навстречу ей. И как бы ни разрешился земельный вопрос, какая бы программа ни легла в основу осуществления перехода земли к крестьянам, - это не составит помехи для прочного союза крестьян и рабочих. Важно лишь то, что если крестьяне веками упорно добиваются отмены собственности на землю, то она должна быть отменена. Поэтому, указав далее на то, что с вопросом земельным тесно переплетен вопрос о промышленности, большевики говорят, что наряду с аграрной революцией должна произойти коренная ломка капиталистических отношений. Развитие русской революции показало, что политика рабского соглашательства с помещиками и капиталистами разлетелась, как мыльный пузырь. Господствовать должна воля большинства; эту волю большинства и проведет союз трудящихся, честная коалиция рабочих и крестьян, на основе общих интересов.