Все время, пока шла облава, я находился в здании Областного Правительства и принимал своих будущих бойцов, которых постоянно приводили под конвоем милиционеры. Восемь часов подряд проходила эта спланированная по-военному операция. И к четырем часам пополудни в моем отряде, который получил название «Новочеркасской боевой исправительной дружины», насчитывалось без малого семь сотен уклонистов. Кроме них было двадцать командиров из партизан, десять медсестер, отдельный пулеметный взвод и набранная из стариков конная охранная полусотня. Войско такое, что большевики могли бы нас на смех поднять. Однако я не унывал, ведь можно на все происходящее и с другой стороны посмотреть, что у меня в подчинении не слабаки какие-то и трусы, а элита прежнего донского общества. Одних только бывших калединских министров трое, а еще их помощники, семь человек, да юристы всякие, да представители каких-то непонятных торговых фирм, чиновники и коммерсанты, и такого народа половина. А остальные бойцы профессиональные дезертиры, то есть граждане, умеющие неплохо бегать и прятаться, а главное - способных на поступок. Чем не гвардия, особенно с пулеметами в тылу?
В семнадцать ноль-ноль я доложил Совету Обороны, что дружина к бою готова, винтовки получены, патроны розданы, и люди, пусть не рвутся в бой, но воевать будут. Принимавший доклад Поляков удовлетворенно кивнул, внес мой отряд в список находящихся в резерве подразделений, поздравил с присвоением звания - есаул и определил находиться нам в городских казармах.
Так прошел еще один день, а за ним другой и третий. На окраинах города шли ожесточенные бои, а мой отряд, в котором полным ходом шло обучение будущих бойцов, был не востребован. Со дня на день на реке должен прекратиться ледоход, появится связь с левобережьем и к нам подойдут подкрепления. Поэтому я начинал думать, что находящаяся под моим началом исправительная дружина в ближайшее время в боевые действия не вступит, и участие уклонистов понадобится только во время нашего контрнаступления, которое уже планируется в штабах. Однако настало утро 19-го февраля, и меня вызвали на северный боевой участок.
На НП Слюсарева, которое располагалось в одном из крепких домов на окраине Персиановки, помимо меня находились Чернецов и сам командир 1-го Донского полка. Они разглядывали вражеские позиции в поле, и я присоединился к ним. Первое, что бросается в глаза, облепленный людьми, находящийся всего в полукилометре от поселка вражеский бронепоезд «Смерть капиталу», ведущий огонь по нашим окопам. Почему молчит наша артиллерия, и как так получилось, что враг смог без помех восстановить подорванное железнодорожное полотно и подойти почти вплотную, не ясно, но думаю, командир все объяснит. Поворачиваюсь к Чернецову и спрашиваю:
- Что не так, господин полковник?
- Люди вокруг бронепоезда.
- Вражеская пехота - это понятно. Правда, бестолковая какая-то и разноцветная.
- Там вперемешку с латышами, заложники из Ростова, дети и жены офицеров. Начнем стрелять, неизбежно и подневольных заденем, а этого нам никто не простит. Да и мы сами себе подобного не простим.
- Что требуется от моей дружины?
- На ночь красные оставляют напротив наших позиций батальон пехоты. А бронепоезд под прикрытием заложников отходит на Верхнегрушевский. На полустанке у красных база и там они до утра отдыхают. Пленники в чистом поле, а большевики в эшелонах. Твоя задача этой ночью произвести нападение на Верхнегрушевский, взорвать бронепоезд и уничтожить железнодорожные пути.
- А заложники?
- Как доносят перебежчики из казаков, они от станции метрах в трехстах, в летних загонах на овчарне, и их освобождением займется конница Власова. Удастся твой налет или нет, а людей мы все равно вытащим.
- Помимо Власова еще кто-то будет?
- Команда саперов с подрывными зарядами и две сотни офицеров. Задача твоей дружины пойти вперед и пробить подрывникам путь к бронепоезду.
- С моим личным составом это дело трудное и на полустанке может быть засада.
- Потому и посылаем, кого не сильно жалко, а насчет трудностей, они у всех.
Таким было первое боевое задание «Новочеркасской боевой исправительной дружины». День бойцы отдыхали, а к вечеру выдвинулись к Персиановке. Я вышел перед строем и произнес, как мне показалось, зажигательную речь, смысл которой сводился к тому, что кто отступит, тому не жить, не пулеметы достанут, так красные расстреляют. Закончил же свое выступление словами о том, что девиз: «Победа или смерть!», для исправленцев не пустой звук, а настоящее руководство к действию. Народ на мои слова угрюмо загудел, а один из бойцов даже заплакал. Кажется, это был бывший банкир Феодосий Копушин.