Из колодца показалась клеть. В ней стояла груженая вагонетка. Стволовой в желтом треухе скинул защелки с железных дверей, толкатель ударил вагонетку, и она выкатилась. «Откуда уголь?» — подумал Морозов. Ему хотелось, чтобы здесь была добыча его участка, и он загадал.
Он обошел колодец. На борту вагонетки белели меловые знаки: «2 уч.».
— Наш уголек, — сказал Морозов.
Богдановский и парень-ремонтник промолчали. На их лицах отражалась печать какой-то суровости. По-видимому, они тоже чувствовали этот миг прощания с землей.
Вошли в клеть. Лязгнули за спиной защелки. Стволовой дал звонок машинисту подъема. И клеть с людьми поехала вниз. Уходили вверх редкие фонари в проволочных футлярах, блестели ручьи на стенах колодца, холодные ржавые капли сыпанули в лицо.
Все молчали и не глядели друг на друга. Морозов давно заметил, что даже в начале смены, когда шахтеры ждут клеть и спешат заскочить в нее первыми, шумят и шутят, но вдруг умолкают при спуске.
У рудничного двора Морозов расстался с попутчиками.
На рельсах стояли груженые и порожние составы, надо было похлопотать о своем деле. Уже наверняка действовало распоряжение диспетчера, но Морозов решил, что береженого бог бережет, и на всякий случай разыскал десятника. После того как мотор сегодня бесследно исчез в подземных лабиринтах, от транспортников можно было ждать повторного фокуса. Лучше было задержаться и проверить.
Он увидел на вспомогательном штреке порожний состав, на бортах которого над затертыми подписями стояло обозначение родного «2 уч.».
Десятник, слесарь и машинист электровоза сидели в каморке на покрытой ватниками скамье и врали друг другу о необыкновенных достоинствах местной футбольной команды. Появление постороннего помешало им, они встали, настороженно глядя на Морозова, и не знали, чего от него ждать. Где-то за деревянной обшивкой возилась крыса.
— Почему стоит состав для второго? — спросил Константин.
— А, — поняв, кто перед ним, сказал десятник. — Все будет в порядке…
— Акульшина заберут в Киев, я вам говорю! — в сердцах сказал машинист электровоза.
— Акуля не пойдет, — уверенно возразил десятник и обратился к Морозову: — Скажи, зачем ему от нас уходить?
— Потом, потом, — улыбнулся Морозов, глядя в живые маленькие глазки десятника. — Поехали.
— Да где еще он такие деньги найдет! — не унимался десятник. — В команде ставку получает и еще у нас три сотни.
— Откуда ты знаешь? — спросил Морозов.
Футболист Акульшин, по прозвищу Акуля, действительно числился на его участке рабочим очистного забоя. Как-то Константин удивился этому, но Бессмертенко вдруг рассвирепел: «При мне про футболиста не заикайся. Я свою голову берегу». Старик чего-то опасался. Любой ревизор мог с легкой совестью отдать его под суд за финансовые злоупотребления. На участке кроме Акульшина числилась еще одна «мертвая душа», и начальник располагал деньгами, доплачивал шахтерам за сверхурочную работу. Морозов с Тимохиным раз-другой попробовали заговорить со стариком про коллективную ответственность в случае ревизии, но услышали от него: «Ступайте и донесите на меня». Для того чтобы бороться с Бессмертенко, требовалось не мужество, а что-то совсем другое. И этим другим Морозов не обладал. Поэтому все оставалось неизменным и в тайне.
Однако оказалось, что тайны-то давно нет. Рано или поздно об этом должны были узнать и за пределами шахты.
— Откуда я знаю? — переспросил десятник. — Знаю!
Морозов положил руку на плечо машиниста, они вышли из каморки. На электровозе включились фары и загудел мотор. «Старика спасла болезнь», — мелькнуло у Морозова.
— Трогай! — крикнул он машинисту.
Но тот не двигался с места и выжидательно глядел на него.
— Давай! — снова крикнул Морозов.
Состав тронулся. Константин проводил взглядом раскачивающиеся вагонетки, пока они не скрылись из виду.
Нужно было идти пешком. «Орлы» и крушения случались не каждый день, и Морозов не боялся рискованной езды в вагонах: под землей у людей пропадал страх. Время от времени проходили слухи, что на такой-то или такой-то шахте были жертвы, и всех интересовали подробности, но каждый про себя думал одно и то же: «Этого со мной не случится». Предупреждения, уговоры и наказания не могли заставить людей быть слишком осторожными. В первый год работы Константин лишал шахтеров премии, переводил на грошовые унизительные работы и читал им скучные лекции о технике безопасности. Потом бросил.