— Ну чего смотришь? Чего глаза пялишь? Я здоров! Убедился?
— Работай, — остановил его Морозов. — На тебе воду возить можно.
Ткаченко глубоко вздохнул.
— Это не силикоз, — сказал он. — Я же знаю!
Снизу приближался Лебеденко. Услышав крик комбайнера, он стал ползти быстрее. Он боялся, что Морозов сгоряча отправляет Ткаченко на поверхность.
— Почему остановился? — заревел бригадир, не замечая Морозова. — Всю шахту хочешь посадить? Включай!
Ткаченко растерянно улыбнулся, перевел взгляд с Лебеденко на Морозова и, уже начиная понимать, что и на этот раз обошлось, сказал неестественно веселым тоном:
— Загулял я, братцы, в этом чертовом лесу!
И, не ожидая ответа, включил комбайн.
Лебеденко подергал Морозова за штанину: «Пошли». Они полезли один за другим вверх по лаве и выбрались с ее другого конца на вентиляционный штрек.
Лебеденко, все еще переживая за Ткаченко и считая себя его защитником, стал ворчать:
— Что это за жизнь? Всем нужен план, а никто не возьмет в толк, что этот план люди делают… Даже работать не дают.
— Отправишь Ткаченко на медкомиссию, — перебил Морозов. — Завтра же. Решай, кем заменять. И все. Не морочь больше мне голову.
— Это я морочу? — усмехнулся Лебеденко. — Я о людях забочусь! Незачем было трогать Ткаченко…
В тупике штрека шумели проходчики. Он посмотрел в их сторону. Морозов, кажется, вырвался из-под его влияния. «Что ты лезешь в мои дела? — хотел спросить Лебеденко. — Ты сперва в своих разберись. Тебя и бригадиром нельзя поставить, от тебя сразу все разбегутся». Но вместо этого он неожиданно попросил:
— Уезжай-ка на бугор, Константин Петрович!
— В чем дело? — удивился Морозов. — Какая тебя муха укусила?
Даже в самые горячие дни штурма Лебеденко всегда понимал, кто есть кто, но в ту пору Бессмертенко держал в узде участок, а при нем все были как дети.
— Инженеров везде хватает, — сказал Лебеденко. — Указывать дело нехитрое. Бессмертенко недаром уважал меня больше всех вас. Потому что я даю угля. Ткаченко, Хрыков, вся бригада… А вы? «Отправишь на медкомиссию»!
Мимо них проехала вагонетка с серыми глыбами алеврита. Проходчики отводили породопогрузочную машину подальше от тупика. Их темные фигуры оживленно передвигались, сверкали лучи ламп.
— Скоро у нас появится новый начальник участка, — сказал Морозов. — С ним и обсудишь тонкости управления. Нам пора возвращаться.
— Погоди, Константин Петрович. Наш разговор только завязался. Второго раза, боюсь, не скоро дождемся. Наверняка имеешь думку пробиться в начальники новые, угадал?
— Не угадал, — сказал Морозов.
В действительности Морозову хотелось стать начальником участка, но он был так устроен, что признаваться в этом ему казалось некорректным. Впрочем, дело было не в одном Бессмертенко. Морозов был далеко не мальчик и понимал, что именно сейчас ему нужно решить, как планировать свое будущее. Прежде его житейские планы складывались романтически. Он хотел стать и шахматным гроссмейстером, и историком, и журналистом, и подводным исследователем; достиг же немногого — первого разряда по шахматам, одной статьи в местной газете и быстро прошедшей славы участника клуба подводных исследований «Ихтиандр». Все это уже отмерло. Осталась у Морозова лишь одна профессия, которая должна была выводить его будущее, — профессия горного инженера.
— Нет, я угадал! — повторил Лебеденко с настойчивостью и лукавством. — Ты лучше Тимохина подойдешь. Тимохин — мужик воловый, ему бы раньше от Бессмертенко смотаться, а теперь он придавленный стариком перезрелый овощ. Скажи честно, Константин Петрович… Ничего, что я на «ты»? Не обижает? Я при всех на «вы», как обычно…
— Не церемонься, — сказал Морозов.
— Чего от тебя ждать? Будешь давить — я не стерплю, уйду. Будешь тоску наводить — тоже уйду… Мне есть куда податься!
— А разве ты незаменимый? — улыбнулся Морозов.
— Незаменимый, — ответил Лебеденко.
— Молодец, Лебеденко. Только у меня мало шансов. Никто мне не позволит переменить здесь порядки.
— Если бы мне было все равно, я бы с тобой не разговаривал, — сказал Лебеденко. — Великая досада, что ты такой непонятливый… Надо, чтобы незаменимым держал себя, тогда свое получишь. Без этого пропадешь, будь ты хоть трижды дипломированный да разумный!
— Значит, ты меня толкаешь вперед? — спросил Морозов.
— Выходит так. А больше некого.
Высокой тревожной нотой завыл вентилятор. Проведенная в верху штрека брезентовая труба надулась, из невидимой пробоины зашипел воздух.
— Готовятся, — кивнул Морозов в сторону проходки.
Проходчики быстро выбирались из тупика. Они шли к Морозову и Лебеденко.