— Сейчас взорвут, — сказал бригадир. — Что-то мы с вами замечтались, пора идти… А неплохо бы вечерком где-нибудь посидеть. А, Петрович? Отметим взаимопонимание.
— В укрытие! — бросил один из прошедших мимо проходчиков.
— Кто не заховался, я не виноват, — ответил Лебеденко словами детской считалки. — Ну как, отметим?
— Можно, — согласился Морозов. — Тебе, видно, хочется наладить контакт с начальством…
— А почему бы и нет?
Они подошли к разрезу лавы, и Морозов, оглянувшись, сказал:
— Но ведь я вряд ли буду начальником…
Он забрался в лаву и полез на четвереньках под уклон. Следом двигался Лебеденко, весело кряхтел, словно хотел как-то пошутить.
Раздался предупреждающий свист взрывника, потом глухо ударил аммоналовый заряд, отозвавшийся толчком почвы.
Морозов остановился, и Лебеденко настиг его.
— Ты проверял вагонетки у проходки? — спросил Константин холодным сухим тоном.
— Что я там забыл? — добродушно оспорил его бригадир.
— Мне кажется, там наш мотор для транспортера.
— Не может быть, Константин Петрович. Это же каким дурнем надо родиться, чтобы его туда загнать!.. — Лебеденко беззлобно выругался и, больше ничего не говоря, повернул обратно.
Морозов через плечо глядел на его ровное быстрое движение; черно-серая крупная фигура бригадира растворялась в сумерках лавы. «Я его понял, — думал Константин. — Жадный, работоспособный, хитрый, настойчивый. И почему-то ему тесно…»
Он пополз дальше и, не останавливаясь возле комбайна и не глядя на Ткаченко, выбрался к откаточному штреку. Здесь как будто ничего не изменилось.
Из люка сыпался уголь. Вокруг Кердоды стояли все рабочие и слушали балагура. Лица были черные, веселые.
— Приезжает со своего хутора в город. Шляпа, фуфайка, нос торчит. Это он сейчас отъелся, а прежде тощий был. В гостиницу устроился. Пожалели, видать. В ресторане заказал полпорции борща и сто граммов. Потом еще полпорции и сто еще. Итого — обед из четырех блюд. За столиком сосед шутит: «А нельзя сразу целую тарелку и двести?» Лебеденко ему укорот дает. Не лезь, мол, дядя, коль не соображаешь: в двух полпорциях всегда борща больше, чем в одной целой.
Шахтеры засмеялись. Морозову тоже сделалось любопытно.
— А его сосед был длиннющий, черный, физиономия глумливая и умная. Лебедь сразу видит — городской фраер. Ну поел, выпил и к себе пошел. Сосед увязался за ним. Кто ты да что? Расспрашивает, по плечу хлопает. Так в номер и вошли. Этот фраер сел на диван и этак ногу отставил… Лебедь захотел его прогнать, но гость как цыкнет. И взглядом огненным поразил.
Кердода поднял руку, словно отталкивал кого-то, и огляделся исподлобья, показывая, как именно поражал гость своим взглядом. Шахтеры ждали развязки, они не замечали Морозова или принимали его за кого-то из своих.
— Лебеденко струхнул и вежливо спрашивает: «Что вы от меня хочете?»
«Надо говорить не «хочете», а «хотите», — замечает гость. — А шляпу больше не носи. Больно глупый вид в ней».
Взял да и выкинул шляпу в коридор. Лебеденко хоть и струсил, но за шляпу обиделся и схватил фраера за грудки. Только хотел встряхнуть как следует, а фраер легонько взял его за руки и как будто пушинку отодвинул.
«Не жалей шляпу, — говорит очень дружески. — Я вижу, тебе надо денег заработать».
Достает коньяк и стаканы, наливает по полному. «Будь здоров, Коля!» А история еще не знает такого случая, чтоб Лебедь даровую выпивку пропустил! Вот и приняли они по полному. А тот коньячище был крепче спирта. Гость сразу позеленел, клюнул носом, стал что-то бормотать. Лебеденко прислушался, чего тот плетет. А в гостинице в этом номере при немцах в суровые годы оккупации жил один белогвардеец. Когда немцы утикали из города, он под полом замуровал золотые сокровища. Вот про это и бормотал пьяный фраерок. Лебеденко сразу запер дверь на ключ, включил радио, полонез Огинского передавали, и давай паркет драть. Глядит, гость тут как тут. Откуда-то ломик достал, старается. Расковыряли под батареей большущее место. Верно — видят цементный круг, железные болты какую-то крышку держат: «Тут мильен! — торопит фраер. — Отворачивай, скорей!»
«Пополам!» — говорит Лебеденко.
— Фу ты! — Кердода взглянул на вагонетку, она была полна угля. Он нехотя шагнул к ней, но почему-то, несмотря на свой шаг, остался на месте и сказал небрежно:— Эй, Хрыков, откати-ка вагон!
Человек, которого он назвал, стал оглядываться, делая вид, что не понимает, чего от него требуют.
— Давай-давай, Хрыков! — поторопили его два или три голоса. И он, больше не задерживаясь, быстро пошел к вагонетке.
«Артист!» — подумал о Кердоде Морозов. И удивился своей простой догадке, ибо, если она была верной, становилось понятно, почему ни Бессмертенко, ни Лебеденко не могли приструнить веселого лодыря.