Семиволоков вернулся за стол, равнодушно откинул газету и, недоверчиво вспоминая, что было приписано к рецензии Николаева: может быть, не значительный шаг... вспомнил, что было дописано именно это.
Ковалевский тоже сел в кресло с обратной стороны стола. Дурацкое письмо смирно легло перед ним. Пора было докладывать, но он медлил.
— Что ж, спасибо, — поблагодарил Семиволоков. — Я прочитал справку твоей комиссии.
Ковалевский кивнул, хотя комиссия не была его комиссией. Что-то забуксовало.
— Почему мне все внушают мысль, что я терпеть не могу Николаева? Из справки ясно, что вы хотите его убрать. И основания для этого есть. Но есть ли смысл?
— Что вы имеете в виду?
— У меня нет полной картины. Можно смотреть и так и этак на все ваши факты. Выписывают гонорар на представительские расходы? Посылают свою сотрудницу в командировку для лечения? Дураки! Но это тьфу, ерунда. Вы не даете полной развертки.
— Низкая эффективность исследований, — сказал Ковалевский. — Мало кто работает, больше — зарабатывают.
— Ты лучше подготовь список кандидатов на его место. — Семиволоков поморщил лоб и верхушку щеки.
И снова не было связи между его словами и состоянием.
— Можно заменить Устиновым, — предложил Ковалевский. — Вот список. — Листок перекочевал за перекидной календарь.
— Мало. Впиши себя.
— Нет, — твердо отказался Ковалевский. — Исключается. Я был в комиссии.
— Хочешь, чтобы я сам вписал? Ты ведь тоже сделал значительный шаг.
— Его не любят наши сотрудники, а я всего лишь стрелочник.
— Ты не похож на стрелочника. Ты похож на директора Филиала-2. И это меня настораживает. Ну, вписывать?
— Пришло письмо от сельских учителей, — сказал Ковалевский. — Они оскорблены статьей николаевского сборника.
Ковалевский поднял письмо, но положил обратно.
— Мне не обязательно читать? — спросил Семиволоков. — Оно анонимное?
— Нет, с подписями. И дополняет картину. В двух словах — они считают, что статья построена на домыслах и позорит нас. Если убрать эмоции, они в чем-то правы.
— Ну давай сюда, — велел Семиволоков. — А где эта статья?
Вот здесь-то обнаружилась грубая работа Киселева, или Непомнящего, или черт знает кого.
— В данный момент у меня только верстка сборника, — признался Ковалевский. — Типография еще не прислала контрольные экземпляры.
— Ну где же контрольный экземпляр?
Плотный, с подстриженными по-английски усами, пахнущий лавандовым одеколоном джентльмен Ковалевский вежливо ответил:
— Типография мне не подвластна.
— Так уж не подвластна? Ежели я тебе подвластен, а?
Какие-то враждебные начала вступили в управление жизнью Ковалевского и играли с ним, скажем так (а зря ирония прицепилась!), как кот с мышкой. Весь живой мир вместился в ручищу Семиволокова. Но кот тоже подвластен мышке, ибо Семиволоков, хочет он или не хочет, — это и аппарат сотрудников. Наигравшись, он не станет биться о незримые стены, а подчинится неукротимому тяжело-стремительному существу аппарата, чтобы не сражаться с самим собой.
Невидимая секретарша связалась с невидимым директором типографии Озеровым, затем уступила в селекторе место своего напева стелющемуся на брюхе озеровскому хрипу. Семиволоков спросил о тираже сборника. Хрип взял ноту повыше. Но тираж еще не ушел из типографии; и Семиволоков потребовал объяснений исключительно в письменной форме.
— Нечисто работаешь! — сказал он Ковалевскому. — От кого они узнали о несуществующем сборнике?
— Те, о ком вы думаете, делают вид, что не понимают, о чем идет речь.
— Узнай кто! Надо наказать подлеца... Что за работники у меня? Я хочу избавиться от Озерова — мне не дают. Хочу обсудить работу Николаева — меня заставляют от него избавиться. Что это?!
— Он сам нас заставляет, — ответил Ковалевский. — Развертка — в нем самом. Обычное человеческое предательство. Сначала предается старая верная жена, потом — все остальное.
— У тебя еще одно письмо? О его семейных делах?
— Слава богу, нет. Не хватало разбирать дрязги.
— Дрязги нас не интересуют. Твоя команда не умеет уважать людей. Мне не остается другого, как снять с повестки обсуждение Николаева. — Семиволоков строго, но терпеливо поглядел на Тараса. — Ты согласен?
— Мы обсуждаем Филиал-2, а не его директора. Приглашены заказчики... Отменить не совсем просто.
— Оставим Николаева в покое? — Семиволоков улыбнулся, глубоко осел в кресле и смотрел словно издалека, так, как его обычно и ощущал Ковалевский.
Оставим в покое или оставим в должности? — этого Тарас не понял. Пуританин Семиволоков, не прощавший никаких отклонений от морали, насмешливо поблескивал очками. Его бледное, тоже осевшее в щеках лицо с крутой костью лба излучало загадочную энергию новых умонастроений, колебаний, перестроек.