Три месяца шахта преодолевала геологические аномалии, три месяца начальник шахты Зимин нейтрализовал все нарастающую критику руководства и защищал людей от постороннего давления, нервных инспекций и недоверия, но на четвертый месяц, в жарком августе, когда, казалось, положение стало улучшаться, был снят с работы главный инженер шахты Токарев, и Зимин почувствовал, что он сам висит на волоске. Он поддался панике.
Добыча медленно увеличивалась.
Через двадцать пять минут после звонка диспетчера Морозов был на месте. Он въехал в огромный тихий двор. Наземные службы уже закончили работу, вторая смена еще оставалась внизу.
Утихший днем ветер усилился к вечеру. Небо было блекло-голубое. С кленов облетали листья. Подкрадывалась осень. Еще будет стоять недолгое тепло, еще ласточки кружатся высоко в воздухе, еще водяная вертушка сеет дождь над зеленым газоном, но от лета уже нечего ждать. А лето прошло, — значит, и год прошел. В следующем Морозову исполнится тридцать. Он незаметно простился с юностью. Иная жизнь началась без предупреждений в то самое время, когда думалось, что впереди вечность. Но вместо вечности была путаница мыслей и ожиданий, какая обычно бывает весной. У Константина наступал странный возраст.
Поднявшись на второй этаж административного корпуса, Морозов заглянул в нарядную своего участка. Он не надеялся кого-то здесь встретить, толкнул дверь и увидел дремавшего за столом Митеню. Тот был в грязной спецовке. Рядом с его головой на столешнице лежала каска. Видно, Митеня совсем обессилел: он не уходил с шахты почти сутки.
— Костя, ты? — спросил горный мастер.
— Вроде я, — ответил Морозов.
— Хорошо, — Митеня поднял голову, сильно зажмурился. Раскрыв глаза, он мгновение бессмысленно таращился, потом снова зажмурился и махнул рукой: — Мотор… Как корова языком. Сбились с ног. Ну прямо…
Митеня коротко и с бездумной яростью выругался.
— Погоди, Митеня. Давай-ка толком.
— Ну!
— Ну что «ну»? Ты принимал конвейер. Комплект…
— Был комплект, — кивнул Митеня.
— …был? — закончил вопрос Морозов.
— Ну! Был! А в погребе нету проклятого мотора. Обегал весь участок, прямо…
— Ты не матерись, — сказал Морозов.
— Да я не матерюсь. Разве я матерюсь? Тут… — Горный мастер погрозил кому-то кулаком. — Ищу концы. Диспетчер обзванивает все участки.
Он потер лоб, поглядел на грязную ладонь и взял каску.
— Иди домой, — сказал Морозов.
— Ага, — произнес Митеня и вышел.
Морозов знал, что тот виноват: горный мастер должен был проследить, как под землей пойдет груз.
Митеня попал на шахту по распределению, проработал год, а это слишком короткий срок, чтобы привыкнуть ко всяким неожиданностям.
Морозов тоже начинал плохо.
Константин позвонил диспетчеру: мотора еще не нашли. С каждой минутой участок все глубже оседал в болото неразберихи. За нынешние сутки лава не выдала ни грамма добычи. Кто за это ответит? Но господь с ними, со всеми ответами и наказаниями. Чтобы ни было, а дальше шахты не пошлют, дальше — некуда. Не в этом беда. Беда в том, что ты бессилен сейчас, Константин Петрович. Время идет…
Он вышел из-за стола, поглядел на стул и усмехнулся. Так и есть, он выбрал именно тот, на котором только что сидел в своей чумазой спецовке горный мастер. Морозов отряхнул брюки.
Он наряжался для Веры. Хотя нет, с Верой ему больше не встречаться. Он встречался с воспоминаниями своей юности? Морозов от этой мысли кисло сморщился: он не был сентиментален.
Ему предстояло приказать, чтобы уголь перебрасывали на штрек вручную. Жестокий будет приказ.
Вернулся Митеня. Он уже вымылся в бане и переоделся в клетчатую рубаху и джинсы. Длинные плотно лежащие волосы блестели от воды и открывали чистый гладкий лоб. Теперь горный мастер походил на человека.
Морозов сказал ему о переброске угля.
— Это революционно, — радостно улыбнулся Митеня. — Научно-техническая революция наоборот.
Он говорил правду и радовался тому, что говорит ее.
— А если бы там работали твои дети? — продолжал он. — Что тогда?
— Критиковать легче всего.
— А своих ты бы, наверное, не поставил…
— Нас всех ставят, — пошутил Морозов. — Ну, а что ты посоветуешь?
— Нужен конвейер. Надо ждать. Подумаешь, плана не дадим… Наверстаем.
Митеня был зелен и прямолинеен. От него не было сейчас толку.
— Сукин ты сын, — сказал Морозов.
— Я? Почему? — Митеня зевнул.