Дмитрий Сергеевич Мережковский
ВАРИАНТЫ СТИХОТВОРЕНИЙ
ДВЕ НОЧИ[1]
По небу тихо пролетая,
Теплом и негою дыша,
Ты, ночь полуденного края,
Неизъяснимо хороша…
Полна томительным желаньем,
Ты гонишь сладостный покой
Каким-то страстным ожиданьем,
Какой-то грешною мечтой.
9 — 11 Как ст. 5–7 окончательного текста
Как легкой дымкой, обвита.
13–19 Как ст. 9 — 15 основного текста
20 Ты ждешь ли ясного рассвета,
Чтоб он, сияя красотой,
Предстал как юноша влюбленный,
Как царь в короне золотой,
В порфиру света облеченный.
25–30 Как ст. 17–22 основного текста
И лоно пышное зажег
Могучим зноем поцелуя;
И беззаветно предалась
Ты ласкам друга молодого,
В лобзаньях пламенных слилась
С лучами утра золотого,
Чтоб в них исчезнуть ты могла,
Чтоб в страстной неге изнывая,
О, ночь полуденного края,
40 Ты в блеске солнца умерла…
Зачем же, полон мрачной думы,
Стою, поникнув головой,
Питомец Севера угрюмый,
Так безучастно пред тобой?..
Иных ночей краса иная,
Безлунных северных ночей
Картина вечно дорогая
Возникла в памяти моей.
Не юга пламенные ласки,
50 Не роскошь неги молодой,
Не ослепительные краски
Здесь дышат прелестью живой.
В ней все так просто и стыдливо,
Так непорочно и светло,
Как девы скромно-боязливой
Невинно-гордое чело.
Живые грезы вереницей
Порой рождалися во мне,
О ночь над северной столицей,
60 В твоей глубокой тишине
Я разгадал душой печальной,
Зачем, уныла и бледна,
Ты красоты многострадальной
И думой скорбною полна.
Над царством вьюг и непогоды
Лесов дремучих и болот
Свершая тихий свой полет,
В чертах болезненной природы,
Как отпечаток долгих мук,
70 Как ожиданье близкой казни, —
Следы унынья и боязни
Повсюду видишь ты вокруг.
Огромный город пред тобою
Лежит, закутавшись в туман;
Над тихоструйною Невою
Уснул гранитный великан.
Ты видишь там нужду и горе,
Болезни, голод и порок,
Страстей клокочущее море
80 И слез неведомых поток,
И гибель жертв неисчислимых
Под гнетом рабского труда,
И ужас пыток нестерпимых,
И бездны муки и стыда.
О ночь! с тех пор, как увидала
Ты столько горя на земле,
Над ней ты тихо тосковала,
Ее ты нежно обнимала
С глубокой грустью на челе.
90 С тех пор являлась ты печальной,
С тех пор задумчиво бледна,
Ты красоты многострадальной
И кроткой жалости полна.
Не видел я, как в ночи юга,
В тебе вакханки молодой;
Ты, незабвенная подруга,
Была мне любящей сестрой.
В твоем серебряном просторе
Я жадным взором утопал,
100 Родную скорбь, родное горе
В тебе я радостно встречал.
В чужом краю не забываю
Унылой прелести твоей,
Тебе хвалебный гимн слагаю
В тиши полуденных ночей.
Неси же, песнь, быстрее птицы
Привет далеким берегам,
Твердыням северной столицы
И милым северным ночам!
Вариант стих. «…Потух мой гнев, безумный, детский гнев…»
Пойми же, наконец, пойми: я не хочу,
О женщина, признать твоей жестокой власти.
Возненавидеть гнет безумной, дикой страсти
И презирать тебя я сердце научу.
Нет, я не дам тебе смеяться надо мною,
Как воду, пить струи моих горячих слез
И с резвым хохотом небрежною рукою
Ощипывать цветы моих заветных грез.
Ты слышишь ли? Топтать тебе я не позволю
10 Все, что есть лучшего и честного во мне:
Я сброшу цепь твою, и вырвусь я на волю,
И выкупаю грудь в божественном огне;
Туда, где больше нет твоей палящей бури,
Где правда и добро в победный гимн слились, —
Туда, по ступеням сияющей лазури,
Я подымусь в эфир на солнечную высь…
Чего, скажи, чего ты от меня хотела?
В тебе мне гадко все: улыбка, жемчуг зуб
И жгучий аромат изнеженного тела,
20 И знойный мрак волос, и пурпур влажных губ.
О, я сорву с тебя презренную личину!
За миллионы жертв, за муки, смерть и зло
Я в это наглое, прекрасное чело
Проклятье бешеное кину!..
25–26 Как ст. 1–2 основного текста
Что ж делать мне? Увы! восторженный напев
28–29 Как ст. 4–5 основного текста
Тебе, о женщина, одна любовь звучала,
31–44 Как ст. 7 — 20 основного текста
Позволь мне только лечь у ног твоих, в пыли,
Чтоб гордый взгляд ловить, надеясь и ревнуя.
В тебя я верую, тебя боготворю я,
Молюсь тебе одной, владычица земли.
Измучь меня тоской, обидой и позором, —
50 Я не дерзну роптать, по лишь упиться дай
Твоим загадочным, твоим глубоким взором
И ядом ласк твоих, где — жизнь, и смерть,
и рай.
Я слышать не хочу про все твои пороки:
Ты сделаешь мне знак — и ниц я упаду.
Кто б ни был ты, о сфинкс, холодный
и жестокий,
Богиня-женщина, люблю тебя и жду!
Хвала тебе, хвала, — за сладкое мученье,
За радость и печаль, за подвиги и зло…
Неумолимое прекрасное чело,
60 За всё — прими благословенье!
ЕЛКА
(Легенда)[2]
между ст. 8 и 9 Там костер под сводом мрачным
Светит тусклым огоньком,
Всю пещеру озаряя
Бледным трепетным лучом.
Там стоит седой Иосиф,
Странник с посохом в руках;
Радость тихая сияет
В добрых старческих очах.
Там над яслями склонилась,
Чтоб Младенца приласкать,
Дева юная Мария,
Нежно любящая Мать.
Краше ангелов небесных
В этот дивный миг Она,
Словно райская лилея,
Чистоты святой полна.
И счастливыми очами
Смотрит тихо на Него,
На Спасителя, на Бога,
На малютку Своего.
И прекрасный, безмятежный,
На соломе Он лежит,
Пеленою белоснежной
Весь заботливо обвит.
между ст. 12 и 13 Крест, Голгофа и страданье
Впереди грозят Ему,
Но спокойным, ясным оком
Смотрит Он в ночную тьму.
В этот мир многострадальный
Полный крови, мук и слез,
Он надежды благодатной
Весть желанную принес.
Лучезарная улыбка
Засияла на устах,
И божественное пламя
Мощно вспыхнуло в очах.
между ст. 24 и 25 Засиял чертог вселенной,
Как жених на брачный пир,
Разубрался, торжествуя,
Ликованья полный мир.
ТАНКРЕД И КЛОРИНДА[3]