лись в ожидании на Варламова, на его медленно и неловко под¬
нимающуюся фигуру.
Не обращая никакого внимания на растерявшегося врача, на
невозмутимого «дядю Федю» и на всех нас, Варламов направился
на сцену, постоял несколько секунд в ожидании реплики и уже
совсем другой походкой явился перед зрителями».
А надо помнить, что Тит Титыч — человек горячий, шалый,
размашистый. Его не сыграешь вполголоса, вполсилы, щадя себя.
«Это было, — пишет Малютин, — подлинное торжество внутрен¬
ней воли актера, его владения собой и мужества. Утром в день
спектакля Варламов лежал в постели и чувствовал себя отвра¬
тительно, к вечеру ему стало еще хуже. Тем не менее он под¬
нялся и, невзирая на мучительную одышку и на общую слабость,
заставил себя играть. Публика, разумеется, ничего не заметила и,
что самое удивительное, забыл о своей болезни и Варламов».
Из Харькова — в Москву. Варламов уже совсем плох, но не
жалуется, не отказывается играть. Взбунтовались, однако, дру¬
гие участники гастролей: нельзя было больше пользоваться без¬
ответной покорностью Варламова. Антрепренеру пришлось отме¬
нить спектакли в Москве, отменить поездки в Нижний и Казань.
Варламов вернулся домой, впервые признав себя настолько
больным, что и театр стал немил.
Вот беседа Варламова с сотрудником «Петербургской газеты»:
— Что заставило вас во вред здоровью ездить в это турне?
— Не жадность. Все, что я зарабатываю, — тут и проживаю,
копить мне не на кого; в карты не играю, пить — не пью. Един¬
ственное мое удовольствие — сцена. Но что прикажете делать,
если на императорской сцене мне упорно не дают ролей?.. Я уве¬
рен, что милая Варвара Васильевна Стрельская еще могла бы
жить и жить. А умерла оттого, что сидела у себя в Лигове и то¬
милась от безделья. Ей ролей не давали. То же делают со мной...
Да неужели, думаю, я больше никуда не гожусь? Просто злость
начинает разбирать. Вот я и показал им: сыграл 76 спектаклей
изо дня в день, да еще при постоянных переездах из одного го¬
рода в другой.
— Какие у вас намерения на будущее?
— Теперь я собираюсь на дачу в Павловск, но боюсь, как бы
там, в покое и тишине, не раскиснуть,,. К осени надо здоровым
быть. Островского мне посулили!
Чтобы не раскиснуть на дачном покое, тут же заключил до¬
говор с бойким антрепренером Я. С. Тииским на спектакль в
Ораниенбауме. Но нездоровилось сильно, был вынужден сообщить
антрепренеру за несколько дней, что сыграть не сможет. На это
последовала строжайшая телеграмма: если он, Варламов, не
явится на спектакль, будет подано на него в суд.
Это потрясло его. Превозмогая слабость, собрался и поехал
22 июня из Павловска в Ораниенбаум. Ехал, кажется, впервые в
жизни на автомобиле. По дороге дважды пришлось остановиться:
сердечные припадки. Добрался до места — еле живой. А спек¬
такль сыграл: «Не в свои сани не садись». Это и был его послед¬
ний спектакль, единственный, на протяжении которого несколько
раз просил:
— Погоди, не давай занавеса. Не могу я...
Или спрашивал:
— О господи, скоро ли конец?..
Домой привезли на том же автомобиле, был уже в беспамят¬
стве. Хорошо, ждал его дома доктор И. М. Поплавский.
На утро —ничего, «обыкался» (его слово). Решительно вос¬
стал против намерения доктора созвать консилиум врачей.
— Боюсь я этих светил: уговорят меня, что я больной, того
и гляди — поверю! Мне же хуже... Лишнее лечение — лишнее му¬
чение. А под бугор-курорт еще,не собираюсь. Поживу...
Через несколько дней собрался ехать в Петроград, на симфо¬
нический концерт. Но запретил доктор. И сестра Мария, приехав¬
шая на дачу ухаживать за больным братом, заперла на ключ всю
его одеву.
Доктор сказал, что болезнь редкая, тяжелая и называется
«слоновой». Не стал вдаваться в дальнейшие объяснения. Да они
и не нужны были Варламову. Только отшутился:
— Слоновая, говоришь? Это ничего, это — по мне. Может, дру¬
гим она и опасна, а мне что? Я и есть слон, значит, одолею!