щуюся интуицию, наивность и заразительный темперамент».
Сказанное здесь о М. П. Лилиной, может статься, и не охва¬
тывает целиком ее актерского облика. Но к Варламову все это
относится в самой полной мере. Рассуждать о роли, обговаривать
ее, раскладывать но частям, рассматривать «умственным взором»,
разобрать и снова сложить в целое? Нет, не по нему, не его на¬
значение.
— Не мастер он часовых дел, — говорил А. А. Санин. — По¬
ковыряется — все испортит. А так — часы у него работают ис¬
правно, не врут никогда.
Знание людей и эпохи, разгадывание тайны чужой души и
человеческих переживаний, постижение характеров и побудитель¬
ных причин поступков и поведения, — до всего доходил, по счаст¬
ливому выражению Ю. М. Юрьева, «чутким сердцем провидца».
У него не голова была умна, а сердце. Умное, проникновенно
мудрое сердце! Странно? Но сколько мы встречаем в жизни на
диво мудрых сердец. Есть они и среди людей искусства — худож¬
ников, музыкантов, актеров. Очень многие из них совсем не
сумеют объяснить, как это делается, но умеют так
делать!
Есть актеры, которые ох как горазды объяснять и растолко¬
вывать свои роли, глаголить о них умно и многоречиво. Мудрствова¬
ние тут не помогает, надо всей душой жить самой ролью, про¬
никнуться правдой образа.
— Не люблю «актера-головастика»,— говаривал Е. Б. Вах¬
тангов.
Не из этой породы был Варламов!
Нисколько не значит, что у художников подобного склада
образ вырастает, каким-то чудом минуя мысль. Нет! Должно
быть, такое совсем невозможно в искусстве. Другое дело, что
творческое сознание остается у них в подпочве, в корнях образа,
питая видимые миру побеги втихомолку и скромно не выдавая
своего присутствия.
Зато — именно он, такой силой взращенный образ, будит и
тревожит мысль зрителя. Обобщения рождаются свободно и есте¬
ственно, в них не проглядывает рассудочная заданность. Нет
грузных умственных подпорок, что твердо торчат рядом со сте¬
бельком, невольно отмечая хилость самого ростка. Ничего не ме¬
шает честной и чистой искренности сценического поведения
актера.
«Умение быть искренним в условиях сцены»!
Этими окончательно ясными и завидно простыми словами
определил К. С. Станиславский главное в сценической жизни ак¬
тера в роли. И из большого множества возможных примеров —
сразу же сослался на Варламова.
«Какое общее качество объединяет всех наших великих арти¬
стов? Искренность их сценического поведения. Чем был велик
К. А. Варламов? В чем заключался его неподражаемый юмор?
В его животе, толстых ногах, в гротескной фигуре, в голосе? От¬
нюдь нет. Были и другие актеры, не уступавшие ему своими
внешними данными. Однако во всей истории театра Варламов был
единствен. Варламов потому Варламов, что это непревзойденный
талант, и качество его таланта сводилось к главному: к способно¬
сти предельно отдаваться сценическому вымыслу и органически
действовать на сцене» (записано В. О. Топорковым и приведено
в его книге «К. С. Станиславский на репетиции»).
Может ли быть мерило оценки актерского творчества выше,
чем это — умение быть искренним в условиях сцены, действовать
органически, предельно отдавшись вымыслу.
Не вдруг и неспроста взял Станиславский в пример именно
Варламова. Рассказывая о своей актерской работе (в книге «Моя
жизнь в искусстве»), сколько раз и с какой радостью Станислав¬
ский восклицает:
— Я почуял правду, и моя интуиция заработала!
— Я интуитивно понял, что надо делать!
Неотступно занимаясь изучением природы исполнительского
искусства, он стремился открыть тайну способности «доходить
какими-то неведомыми интуитивными путями до творческого са¬
мочувствия». И никогда не сомневался в том, что «гениям на
сцене почти всегда само собой приходит творческое самочувствие,
притом в высочайшей степени и полноте». Учение, выработан¬
ное им—«система Станиславского», — направлено к тому,
чтобы и не гении могли «распоряжаться и владеть» этой способ¬