седьмом десятке жизни.
Ill
Но до «дяди Кости» еще очень далеко. Пока что Варламов
зовется Костенькой и только переступил высокий порог Алек¬
сандрийского театра.
Ему — 27 лет. И его актерская котомка беспорядочно и туго
набита сыгранными в провинции ролями.
Молод и сам театр: ему — 43 года. А позади краткая, но пе¬
страя, разнобойная история.
Величественное и торжественное здание театра на площади,
примыкающей к Невскому проспекту, построено славным рус¬
ским зодчим К. И. Росси. Лицевая сторона здания важно укра¬
шена глубокой лоджией и шестью классическими колоннами ко¬
ринфского ордена. На аттике фасада, как гордый вихор надо
лбом, устремленная ввысь колесница покровителя муз Апол¬
лона.
Театр был призван и победительным внешним видом своим
и спектаклями поведать, как говорили в те поры, «Миру и Риму»
о державной мощи и благодати просвещенного романовского
правления Российским государством.
Император Николай I в честь августейшей своей супруги
приказал именовать театр Александринским. Все было задумано
величаво и на всенепременную пользу престола.
Театр открылся 31 августа 1832 года верноподданническим
спектаклем «Пожарский, или Освобожденная Москва». Пьеса
М. В. Крюковского оказалась весьма угодной его императорскому
величеству: она могла доказать, что, в противовес недавнему
преступному бунту дворян-декабристов, именно дворянство рос¬
сийское и есть опора и надежда царского трона. А посему, как
говорили встарь, обнетено в пьесе значение простолюдина Козь¬
мы Минина и народного ополчения в изгнании из Москвы поль¬
ского шляхетского воинства.
Громоподобным голосом вещал со сцены актер Каратыгин
главную мысль спектакля:
— Трона хищник в прах перед царем падет!
Орудийный залп, пущенный вдогонку казненным и сослан¬
ным в Сибирь декабристам. Орудийный салют в ознаменование
разгрома польского восстания 1830—1831 годов.
Здесь не место выстраивать историю Петербургской труппы.
Но взглянуть на пути и перепутья актерского искусства в Але¬
ксандрийском театре, на то, как управляли им театральное на¬
чальство и зрительный зал, — должно быть, нужно.
Два десятилетия парадным шагом маршировал на Александ¬
рийской сцене Василий Андреевич Каратыгин — «лейб-гвардии
трагик», как честил его А. И. Герцен. Гремел и рычал, геройски
взметал руки, стремясь подняться на высоту Аполлоновой квад¬
риги на крыше театра. Велеречиво и убежденно славил сверх¬
человеческую доблесть воинов и мужей, во все века преданных
своим государям, и самих государей, всегда божественно без¬
упречных.
Играл главные роли в трагедиях французских классицистов
Корнеля и Расина, их русских подражателей — Озерова, Куколь¬
ника, Полевого. Переиначивал на свой образец Шекспира и
Шиллера.
Зло высмеял В. Г. Белинский «певучую декламацию и мену-
этную выотупку» Каратыгина, его «искусство без чувства», хо¬
лодное, как зима, и выглаженное, как мрамор.
— Что мне ваш артист-аристократ! — восклицал Белинский.
В конце второго десятилетия своей сценической деятельно¬
сти, под непрерывными ударами критики, стал проще в ролях,
человечнее. Но не этим прославился в истории русского актер¬
ского искусства, а изначальным своим позерством и риторикой.
В пестроряди Александрийской сцены, бок о бок с Караты¬
гиным, но в ладах с правдой, земной жизнью жил Иван Ивано¬
вич Сосницкий, первый исполнитель роли городничего Сквозник-
Дмухановского в «Ревизоре», единственный среди других акте¬
ров, который хоть понял, что это за комедия.
«Ревизор» был представлен 19 апреля 1836 года с соизволе¬
ния и по недомыслию самого царя, который расценил пьесу Го¬
голя как нравоучительную шутку с благопристойным концом:
«приехавший по именному повелению из Петербурга чиновник»,
разумный представитель его императорского величества, все рас¬
судит, все поставит на свое место, и добродетель восторжествует.
Спектакль прошел худо. Актеры, кроме Сосницкого, не поня¬