Грибов в кинофильме «Ревизор».
Большой, грузный, ленивый, малоподвижный. Брюзга и вор¬
чун, только и озабоченный тем, чтобы поесть. Кажется, и не мо¬
жет быть у Хлестакова другого слуги. Именно вот такой Осип,
варламовский: бессовестный захребетник при записном бездель¬
нике. Разве может быть он «дядькой» Хлестакову, может настав¬
лять его?
Весь дух крепостнического строя, узаконенное господское
дармоедство словно бы залезли в душу этого Осипа, источили,
исказили ее, извратили человека вконец. Осип в толковании Вар¬
ламова был не жертвой несправедливого общества, а его порожде¬
нием, его уродливым плодом.
И смеялись над ним, как смеются люди, глядя на огурец, ко¬
торый, загнанный в бутыль с самой завязи, неестественно разрос¬
ся, приняв причудливый вид.
О варламовском Осипе можно бы сказать словами Гоголя (из
«Развязки «Ревизора»):
«В таком совершенстве, в такой окончательности, так созна¬
тельно и таком соображении всего исполнять роль свою — нет,
это что-то выше обыкновенной передачи. Это второе создание,
творчество».
Сохранился фотографический снимок — Варламов в роли Оси¬
па. Но в те времена оптика была плоха, светочувствительность
пластинок очень мала. Фотограф просил: «Не двигайтесь, не ды¬
шите...» И чуть ли не целую минуту «выдерживал». Поэтому на
снимке варламовский Осип выглядит скованным, застывшим ис¬
туканом.
Сохранилась граммофонная запись монолога Осипа. Но и спо¬
соб, возможности звукозаписи были в те времена не бог весть
какие. Да и Варламов не играет Осипа, а читает текст роли по
книге. И очень торопится, потому что сказано было: «Только во¬
семь минут! На восковке — сорок витков, больше не берет»...
А словесное описание того, как Варламов играл Осипа? (Оно
сложилось из великого множества рассказов людей, видевших его
в «Ревизоре».) Оно ведь тоже не заменит живого впечатления от
актерской игры.
И — другая комедия Гоголя — «Женитьба», оговоренная авто¬
ром как «совершенно невероятное событие в двух действиях».
И совершенно невероятное событие для Александрийской сцены;
спектакль удивительно стройный, слаженный, во всем согласный
авторскому посылу. Играли его с прочным и привычным успехом
долгие годы кряду. И не так, как заведено было в этом театре, —
кто во что горазд. Спектакль художественно цельный по всем сво¬
им слагаемым, равновысокий по уровню исполнения всех ролей.
Ни одного неверного или полого звука, ни одной нескладицы.
Беспримерный хор ладно спевшихся первых голосов.
Агафья Тихоновна — Е. И. Левкеева (позже — М. Г. Савина),
Фекла Ивановна — В. В. Стрельская, Подколесин — В. Н. Давы¬
дов, Кочкарев — Н. Ф. Сазонов (позже — К. Н. Яковлев) и Яич¬
ница — Варламов...
Что за человек этот Иван Павлович по «содомной» фамилии
Яичница и ио должности в департаменте — «экзекутор»?
Еще до того, как появится на сцене, рассказывает о нем сваха
Фекла Ивановна:
— ...Такой важный, что и приступу нет. Такой видный из се¬
бя, толстый; как закричит на меня... Да еще, мать моя, вклеил
такое словцо, что и неприлично тебе сказать. Важный господин.
Неча сказать, барин так барин: мало в эти двери не войдет — та¬
кой славный.
И вот появляется сам.
Уж кажется все знали Варламова: велик ростом, дороден. Но
в роли Ивана Павловича Яичницы вроде бы становился еще
выше и тучнее. Глыба глыбой! Входил в двери боком, потому —
поперек себя шире. Походка топтыгинская, тяжеловесная, косо¬
лапая. Иссиня-черные, смоляные густые волосы, брови, бакен¬
барды торчком — ни пригладить, ни причесать. Глаза цепкие,
хваткие, сосредоточенно мрачные. Лицо — цвета луковой шелухи.
И так же лоснится.
На нем вицмундир темно-зеленого сукна. Кажется, вот-вот
треснет по всем швам от тугих телес. А не треснет, так, значит,
сшит медной проволокой. Сапоги — рыжие, пудовые.
Войдя в комнату, Варламов внимательно, дотошливым взгля¬
дом осматривался, оценивая в уме обстановку. Ведь Яичнице не