Болыпинцова: «глупый человек!» Но Савина, играя Наталью Пет¬
ровну, приветливо улыбалась: «забавный человек!» Не могла ина¬
че, нельзя было не сочувствовать такому безобидному увальню.
Нрав Шпигельский: этот Болыпинцов — «невинная душа, прямо
из златого века Астрея, только что тряпки не сосет». Такого и
играл Варламов.
Тургенев считал «Месяц в деревне» комедией (как и Чехов
свой «Вишневый сад»). Но в спектакле комедийное начало ска¬
зывалось лишь в варламовском исполнении роли Болыпинцова.
Зрители ждали его выхода на сцену и радовались ему каждый
раз. Он как бы вплетал в изысканное кружево тонких тургенев¬
ских диалогов ярко и весело мелькающую, затейливую, красоч¬
ную ниточку.
Через три года после «Месяца в деревне», по настоянию
В. Н. Давыдова, была вновь поставлена на Александрийской сце¬
не другая комедия Тургенева «Холостяк».
Когда-то Тургенев почитал за великое счастье для себя то,
что главную роль в «Холостяке» играл А. Е. Мартынов.
Надо отдать справедливость авторской скромности Тургенева
и отметить, что он, пожалуй, был несколько однообразен в оцен¬
ке актерского исполнения своих комедий.
Так, он писал, что Мартынов «превратил силою великого да¬
рования бледную фигуру Мошкина (в «Холостяке») в живое и
трогательное лицо». Увидав Варламова в роли Болыпинцова, ска¬
зал: «Я не думал... не мечтал, что из этой роли можно сделать
так много». Примерно те же слова повторил Савиной: «Неужели
эту Верочку я написал? Я даже не обращал на нее внимания, ко¬
гда писал... Какой у вас большой талант».
И теперь — писал Давыдову:
«Так же как Мартынов, вы сумели создать живое и целостное
лицо из незначительных данных, представленных вам автором».
А Давыдов играл Михайла Ивановича Мошкина совсем не
так, как Мартынов. Тот — сухонький да верткий, хлопотливый
старичок — все ярился, петушился. А этот — усталый, растерян¬
ный, жалостливый и жалкий — бросался в бой с отчаяния.
Главная тема у Мартынова:
— Я, брат, добьюсь своего... Даром что старик, я его на дуэль
вызову. Я ему покажу!
А у Давыдова:
— Что делать, что делать... Никакого средства нет. Просто
хоть ложись и умирай.
Не то что это было хуже. Нет, очень хорошо! Но совсем дру¬
гое. Да и спектакль весь был иной. В нем, рядом с великолепным
Давыдовым, играли Савина роль Маши и Варламов несуразного
Филиппа Егоровича Шпуньдика. Особенно сверкали высоким ак¬
терским искусством и простотою правды первое и третье действия
спектакля, в которых Мошкин и Шпуньдик остаются друг с дру¬
гом наедине.
Завсегдатаи Александрийского театра по нескольку раз смо¬
трели «Холостяка» из-за этих сцен. Знали: увидят «концерт та¬
лантов». Говорили:
— Уж эти покажут!
И в самом деле, ничем не противореча характерам образов,
оставаясь «не только в шкуре, но и в душе» своих героев, учи¬
няли невольное соревнование в точности, искренности, вырази¬
тельности сценического существования двух разных и в чем-то
сходных человеческих личностей.
Долгой и прилежной службой в столице не достиг Мошкин
больших чинов. Да и не в том дело, что он — чиновник. Тургенева
занимает Мошкин-человек: добрый, порядочный, честный, чистый
в помыслах. И рядовой, обыкновенный, из породы «маленьких».
Не без обиняка наградил автор героя комедии фамилией Мошкин.
Как ему, именно Мощкину, добиться справедливости, уважения
к человеческому достоинству в среде, которая дороже всего це¬
нит богатство, выгодные связи, возможность пробиться наверх?
Автор и актер всей душой на стороне Мошкина, но не могут
скрыть того, что он смешон в своих бескорыстных притяза¬
ниях.
Смешон и Шпуньдик (фамилия!) —давнишний друг Мошки¬
на, старый хлопотун, захолустный помещик (Тамбовской губер¬
нии, Острогожского уезда), униженный проситель в Петербурге.
Чем он поможет горю Мошкина, неловкий, неуклюжий, обалде¬
лый от столицы? Только сочувствием, охами и вздохами.