трисами — пели, представляли комедии.
Потом не мог Константин Александрович объяснить — отку¬
да взялась в его детстве эта игра в театр. От отцовских театраль¬
ных увлечений? Но отца-то он не знал. Видно, долго хранилась
в доме память о временах, когда Александр Егорович работал
в театре.
Другое дело — вышивка. Долгими вечерами сидя рядом с ма¬
терью, научился он вышивать. И потом всю жизнь с большим
искусством и охотой занимался этим разлюбезным делом в часы
отдыха. Умел и гладью, и мережкой, и крестиком, и строчкой, и
тамбурным швом, и ажурным завитком, иголкой и крючком.
И плести кружева был мастер. Одаривал друзей своим рукоде¬
лием — полотенцами, салфетками, наволочками, платками...
«Учиться я начал только в десять лет».
Врачи запретили ему ходить в школу. Учился «домашним
способом». Да очень худо. Учителя, что приходили на дом, ни¬
чуть не были лучше, чем у фонвизинского Митрофанушки — те
же Цифиркин с Кутейкиным. За медные ведь монеты...
Так и остался до конца дней своих человеком необразован¬
ным. Да что правду таить, — просто малограмотным! Читать не
был привычен. Разве только пьесы, в которых предстояло играть.
И еще газеты, — но только театральные рецензии в них и корот¬
кие заметки в отделе происшествий. А писать вовсе остерегался:
больно уж скверно писал, коряво, с удручающими ошибками.
Вдруг попадется кому на глаза — совестно, засмеют.
«К годам шестнадцати я заметно окреп».
Сказано осторожно.
А к шестнадцати годам произошло неожиданное: быстро взял¬
ся в рост, раздался в плечах, перегнал сверстников статностью.
Удался хоть куда — здоровый, сильный, задира и пересмешник,
молодец редкостной веселой закваски.
В эту-то пору «мы шутя начали играть в сарае на Черной
речке».
В сарае этом любители ставили незамысловатые свои спек¬
такли. Играли что подвернется, — то скоморошьего «Царя Мак¬
симилиана», то несуразные французские комедии, перелицован¬
ные на русский быт. Кто-то лихо менял в них арлезианку на
рязанку, Версаль на Павловский вокзал, Жана на Ивана, а пу¬
лярку на свиной хрящ.
Стал неизменным участником спектаклей любительского
кружка. Пришлось по душе это беспечное, занятие — игра на
сцене.
«Все признали за мной определенные способности».
Первой была приятельница и заказчица матери — актриса
Елена Павловна Струйская.
— Быть тебе, Костенька, актером! — уверенно решила она.
И продиктовала просительное письмо давней знакомой своей,
артистке Александре Матвеевне Читау-Огаревой, которая дер¬
жала театр в Кронштадте.
Так и началась его сценическая работа в захудалом крон¬
штадтском театрике.
«И вот я очутился в кругу актерском».
Приняли в труппу с условием: делать все, что прикажут.
А поначалу приказывали подметать сцену, помогать пере¬
ставлять декорации, поднимать и опускать занавес, «творить
шумы за кулисами».
Положили жалованье 25 рублей в месяц. Вполне был доволен.
Снимал угол в квартире конторщика кронштадтских флотских
мастерских. Жил на 15 рублей, а 10 прилежно посылал матери.
Дружба с актерами сладилась не вдруг. Были они старше воз¬
растом и поначалу не снисходили до рослого недоросля. Когда-
то это слово прозвучало уважительно по отношению к его отцу:
директор придворной певческой капеллы велел обучить нотной
грамоте «недоросля Варламова». Теперь то же слово насмешли¬
вым прозвищем прицепилось к сыну. Да и вел он себя соответ¬
ственно.
Как-то ночью остановил на улице седого капитана, попросил
объяснить — где Большая Медведица? Капитан любезно показал
семь точек созвездия.
— А почему медведицу нарисовали на небе в виде кухонного
черпака с ручкой?
— Нарисовали? — капитан засмеялся забавному вопросу.
Другой раз спросил у боцмана, стоявшего на берегу:
— Может ваш корабль переплыть вон тот горизонт?