«Воины» своим ежедневным трудом и медитациями открывали и поддерживали в таком состоянии свои чакры, давая ручейкам сансары заполнять их внутренние душевные резервуары и делать «выдохи», позволяющие им оперировать энергией, которую китайцы зовут «Ци». «Маги», родившиеся с даром и способностью самим при необходимости вдыхать сансару, управляли внешними потоками энергий аспектов и обладали возможностью писать вязь заклинаний. А вот я был, с одной стороны, чем-то средним, а с другой – стоящим слегка в стороне от этих двух типов пользователей силы.
Я мог как вдыхать, так и выдыхать сансару, оперировать силами внешними и внутренними. Вот только делал всё это: во-первых, по-своему, не так, как воины или маги, а во-вторых, «антинаучно» и через пень-колоду. «Инстинктивно». То есть, например, пользуясь магией, я пропускал расчётные схемы формирования «вязи», просто не имея какой бы то ни было возможности влиять на блоковое построение и изменение эффектов заклинаний так, как это делали маги.
Для примера, единственным атакующим заклятьем, известным мне на сей день, была простенькая «Магическая пуля», которой научил меня мой Наставник, ведь «воины» высоких уровней также становились способными к некоторой низкоуровневой магии. Так вот, в то время как та же Андре способна по своему желанию при помощи ПМК быстро формировать новые варианты «пули», для меня она всегда оставалась такой, какой я запомнил его «магему».
То есть каждый новый, даже слегка изменённый вид «пули» будет для меня новым заклинанием, который я вынужден буду заучивать отдельно, а для Рыжей всего лишь конструктивной особенностью одного и того же. Как бонус, для колдовства мне не нужен был функциональный ускоритель в виде ПМК, так как я обходил стороной как процесс формирования и заполнения формулы, так и написания самой вязи. Вот только на этом плюшки заканчивались, потому как лично для меня сложно было даже контролировать то, сколько именно энергии я вбухаю в заклинание.
– Вот только я не собирался убивать парня, – добавил я, продолжая бодаться с ректором взглядом. – Мне его смерть и даром не нужна, а насколько я помню, нет запретов на то, чтобы оставлять противника в живых.
– Если только он признает своё поражение, – вдруг улыбнулся ректор, – или не в силах будет продолжать бой, и это подтвердят секунданты.
– Он не сможет, гарантирую, – кивнул я, ибо глупо было отрицать очевидное.
– А если никакой дуэли не будет? – изогнул герцог бровь.
– Меня это вполне устроит.
– Тогда почему бы, например, тебе не принести извинения Олегу и…
– Если бы я чувствовал на себе какую-нибудь вину, то непременно так бы и поступил, – твёрдо ответил я. – А если бы просто хотел избежать драки, воспользовался бы советами адвоката, переданными мне с письмом.
– То есть ты готов драться, но не хочешь проливать кровь, даже зная, что противник желает твоей смерти?
– Про кровь не скажу. Я её не боюсь… – я замялся и поправил сам себя: – Больше не боюсь. А вот убивать кого-либо просто так – у меня нет никакого желания. Ваша светлость, мой наставник постоянно говорил мне, что можно простить обиду, но самого хама всегда следует наказывать. От этого мир становится чище.
– Сам Варяг так говорил?
– Да.
– А ты интересный человек, Кузьма, – заинтересованно посмотрел на меня ректор и повторил тихо себе под нос: – Интересный… Так вот!
Он встал и вышел из-за стола.
– Дуэли не будет. Только что в моём кабинете был отец Олега, Виктор Анатольевич Ромушев, и он согласился с тем, что его сын принесёт тебе извинения! Ты, кстати, должен был встретиться с ним, когда шёл сюда. Ты рад?
– А-а, это тот, который назвал меня сопляком и обматерил весь мой род до седьмого колена, потому что ему нужен был лифт, на котором я только что приехал? – усмехнулся я. – Даже не знаю, что вам ответить на ваш вопрос, ваша светлость.
– Витя… да чтоб тебя! – в сердцах выдохнул ректор, доставая свой ПМК, и, набрав какой-то номер, отошёл к окну кабинета.
– Значит, и дедушку твоего плохой дяденька обозвал, – ласково так, как обожравшаяся помоями ворона, прокаркал молчавший весь наш разговор старик. – А ты, кстати, не хочешь с дедушкой-то поздороваться? А, внучек?
– С дедушкой? С дедушкой хочу, – ответил я, не поворачиваясь, – очень хочу, да вот беда, он умер три года назад. А вот с не имеющими ко мне никакого отношения старыми хрычами, известными своими садистскими наклонностями и ненавистью к изуродованным ими же детям, желания здороваться или вообще стоять рядом – не имею ровным счётом никакого!