— Здесь, говоришь, тренироваться станешь?
Айне щурилась под утренними лучами солнца и небрежно кивала на песочный берег, что изгибался луком и терялся на горизонте. Узкий пляж через десяток метров пожирали осточертевшие джунгли, что карабкались по небольшим холмам, прорезались крутыми скалами и гейзерами, плюющимися кипятком в пределах видимости.
— Угу.
— А мне что делать?
— Веди корабль на тот конец острова, — кивнул я вдоль берега, — и жди.
— И сколько?
— Сколько нужно, — отрезал я. — Я хочу пройти остров от начала до конца. Надеюсь, что за два дня осилю.
— Мне тренироваться?
Я задумался. И задумался основательно. Казалось бы, чем больше безумная дщерь лесов призывает уродских мутантов, тем больше развивается в плане полезности. Тем более я вложил в Айне немало денег и материальных ресурсов, одной только еды мелкая потребляет как некрупный слон. И я намеревался дальше развивать фею, как юнита поддержки и разведки, благо, что магический потенциал позволяет. Ну а с выкрутасами лесной отморози я успел понемногу смириться.
На другой чаше весов оплывшей горой взгромоздилась смесь бестолковости, неугомонности, наплевательского отношения почти ко всему, дурного характера, приправленная совершенно непредсказуемыми результатами экспериментов с призывом. Имелись вполне не иллюзорные шансы застать на конце острова дымящиеся обломки «Мертвой воды» или свору каких-нибудь демоноидов, которым Айне пообещала жирного плетельщика, взамен своей тощей шкурки.
— Если с «Мертвой водой» что-нибудь случится… — угрожающе начал я. — Если я засеку дым, если киты начнут выбрасываться на берег…
— Я поняла! — пристыженно пискнула Айне. — Все будет тихонько и смирненько! Честное фейное благородное!
Я вскинул бровь, но благородное лесное создание проигнорировало намек. Айне подтащила к штурвалу кресло, высунула язык и увлеченно щупала рукоятки.
— Ладно, до встречи. Если пираты или кто появится — удирай.
— Не переживай, напарник. Позабочусь о посудинке.
— Ну-ну.
Теплая вода встретила меня ласково и буквально донесла волной до пляжа. С меня еще текло, а шхуна успела отдалиться от берега на полет стрелы и набирала ход.
— Плохие у меня предчувствия…
С этих слов и начался трехдневный марафон по непростой и густонаселенной местности Полумесяца. Сам остров выгибался длиннющим луком, щетинился с внешней дуги многочисленными отмелями и рифами, а с внутренней — радовал глаз пляжем и глубокой лагуной. Больше Полумесяц не радовал ничем. В жарких и влажных джунглях обитали лишь змеи и хищные сухопутные птицы. Гремучая смесь фороракосов и ядовитых питонов круглые сутки выясняла кто на острове доминант, а кто просто дичь. К природной ярости и эволюции добавлялись редкие вожаки с обеих сторон, змеиный яд, птичьи двухметровые лапы с прочнейшей толстой кожей, да прочие милые штучки, коими обросли оба враждующих лагеря за века противостояния и эволюции.
Я довольно давно присматривал безлюдное местечко, где мог бы развернуться во всей красе и быстро кошмарить все живое, без любопытных глаз и назойливого внимания игроков. Выбор пал на Полумесяц. Остров раскинулся далеко от морских путей, на него не были завязаны известные квесты, да и чего-то особенного на его берегах никто не находил. Никаких древних цивилизаций, затерянных городов или кладов. Здесь присутствовало только свирепое зверье, что рвало друг друга в клочья под пальмами. Каким образом доисторические птицы в компании с ядовитыми многометровыми пресмыкающимися оказались на острове посреди океана никто не знал. Может обкатывали и забыли, может обкатывали и не забыли, но тем не менее дела обстояли именно так.
Из трофеев отмечали ценный яд и перья, но тащиться в эдакую глушь чтобы вырвать перо из птичьей задницы, что торчит на двухметровой высоте, с риском схлопотать тяжеленным клювом или получить пару литров яда уже в собственную задницу… Короче, идиотов было мало. На текущий момент и вовсе один. Поглядев ролики о слаженных группах, что с трудом отбивались от стай курлыкающих образин, я решил сделать ставку на коварство и пузоползание. На текущий момент необходимо было прибить несколько пернатых и добраться до гейзеров, вокруг которых в изобилии парили лужи с целебной грязью.
— Что ж…
Я очень и очень осторожно сунулся в кусты и тут же уперся в ком перьев на двух ходулях. Оглушительно курлыкнуло, я опрокинулся на спину, уворачиваясь от серого клюва, перекатился и дал деру, оглашая окрестности позорными криками. Спринт крайне мотивировал топот за спиной, настигающее клекотание и шелест перьев. Мотивировал так сильно, что я опомнился вдали от берега, извиваясь в волнах, как матерый угорь. Показался акулий плавник, я мгновенно вспомнил первоначальную цель, устыдился и поспешно погреб к берегу.
По пляжу расхаживал древний птах, которого я помнил по музейным картинкам мелового периода. Такой же доисторически мрачный, злой и суровый в убийственной пернатой мощи. Черные перья облегали поджарое туловище, на длинной шее величаво покачивалась голова, а клюв громко щелкал, многозначительно намекая, что убьет идиота-плетельщика с одного удара, а не будет медленно пожирать с ног, как вон та акула.
— Гадство! — заявил я, когда ноги коснулись дна. — Как всегда!
Акула притормозила и взяла курс вдоль берега, не отплывая, впрочем, на глубину. Обтекаемый силуэт кружил неподалеку, как подводная лодка в режиме ожидания. Ну а фороракос неуверенно влез по колени в набегающие волны. Я коварно пустил цепь под водой и выстрелил справа. Она обмоталась вокруг длинной шеи, проигнорировала клацнувший клюв и закрутилась, выпустив лезвия. Фороракос мерзко каркнул и дернул головой, одновременно выскочив на берег. Меня потащило следом и швырнуло на песок, оставляя позади мокрую канаву. Птах резко сменил направление и бросился затаптывать наглеца лапами, больше похожими на когтистые орудия пыток, покрытые толстой ороговевшей кожей.
— Твою мать! — Я сплюнул песок и хлестнул второй цепью, оплетая голенастые ходули. — Чтоб ты сдох!
Фороракос запутался и рухнул в двух шагах, а я поспешно затягивал кольца, не давая лягающейся птице встать. Вторая цепь скользила по шее и кроме летящего пуха и ломаных перьев никакого эффекта, к моему бешенству, не было. До мягкого мяса лезвия добраться не могли, постоянно соскальзывали, а то и застревали в жестком пернатом воротнике. Тем временем птах с яростным карканьем дергался всем телом, стремясь доползти до меня и покарать. Пришлось сбросить цепь с его шеи и на карачках отползать от клюва, что с грохотом гидравлического молота клацал перед моей перепуганной физиономией.
— Скотина пернатая, — орал я, безуспешно нарезая круги вокруг озверевшего противника, — куда тебя бить?
Фороракос, естественно, информацией делиться не желал. С невероятным упорством петух-переросток крутился на боку и все время выставлял лапы в мою сторону, прикрывая пузо. Цепи так и не сумели отгрызть двухметровые лапы и лишь сдавливали их в кольцах, не давая фороракосу встать и покончить с наглецом парой клевков. Я описывал круги и бессильно хлестал цепью, а фороракос дергался, лягался и орал так, что в ушах звенело.
В конце концов я справился, использовав для убийства не вполне гуманный, кровавый и неаппетитный способ. Как только фороракос набрал воздуха для очередного карканья, в глотку ему влетела цепь. Граненый шип на конце закрутился и проложил путь вглубь, паровозом втащил в нутро пернатого бедолаги метра три цепи, забился там во все стороны, калеча и разрывая ткани, и противостояние быстро закончилось.
Я устало шлепнулся на бездыханную тушу и перевел дух. С отмороженного курлыкана выпал ворох перьев, склянка с кровью и чуть опыта. Перья я изучал долго, крутя в пальцах, благо их едва не мешок насыпался. Впрочем, излишек можно продать Совиному Зубу и другим черноногим могиканам да сиу. Если жив останусь.