Слева лупанул кто-то длинной очередью. Непонятно было, куда стреляли, потому что ни одного воробьиного посвиста рядом Пастырь не услышал; не ударилась в стену будки, мимо которой он пробегал, ни одна пуля.
Друг друга не перестреляли бы напрочь, пионеры!
Прижимаясь к забору, за давно некрашеными приземистыми зданиями, он уходил в туман, сползающий вслед за ветерком на восток.
Сзади и сбоку то и дело молотили очередями — пустопорожне, наудачу. Удача, конечно, могла и повернуться к пацанам передом, а к Пастырю задом, когда он пробегал пустые промежутки между строениями, ну так тут уж, как говорится… всё плохое когда-нибудь кончается. И начинается худшее, хе-хе.
Забор где-то впереди должен был забирать влево, закругляясь. Там, дальше на восток, едва различимые в тумане, виднелись трубы стеклозавода.
Когда он, вынырнув, из-за последнего низкорослого здания, рванул к деревянным мосткам, уводящим через железку на ту сторону, слева выскочили из тумана двое. Одного из них Пастырь узнал сразу — это был Гнус, давешний Пастырев защитник на суде.
У «адвоката» был «калаш». Второй — лет двенадцати — запыхавшийся, совсем ещё шкет по виду, кое-как удерживал в ручонке «макара».
Солдаты удачи, б***!
Пастырь остановился, повёл на них стволом, окликнул:
— Стой, пацаны!
Они враз замерли на месте. Гнус, повернувшийся на окрик, выпучил глазёнки, отступил на шаг, бросая оружие. А шкет, ощерившись, уставился пистолетом в грудь Пастыря, нажал на спуск.
Нажал ещё раз.
Вот же балбес! Хорошо, не научили тебя затвор прежде передёргивать. С предохранителя-то хоть снял?
Пастырь покачал головой, в два прыжка оказался рядом, выдернул из ручонки пацана пистолет, забросил в туман; отвесил хлопцу подзатыльник. Подобрал «калаш», выдернул магазин.
— Не убивайте, дяденька! — захныкал Гнус.
— Да нужны вы мне, — бросил Пастырь и сплюнул накопившуюся во рту кровяно-грязную солонь.
Слева, из тумана, полоснула длиннющая очередь. Стрелявший, видимо, решил выпустить сразу весь рожок, вдоль полотна, на ощупь. Наслаждался, видать, пацан процессом. Уже на исходе очереди одна пуля чиркнула Пастыря по заднице — порвала штаны, обожгла, рванула кусок мяса и умчалась. Другая смачно поцеловала Гнуса в щёку. Пацан дёрнул головой, вскрикнул слабо, повалился на рельсы, зажимая лицо с полуоторванной челюстью. Взвыл, захрипел.
Пастырь толкнул младшего на землю — чёрт его знает, сейчас перезарядится стрелок и даст ещё очередь.
Крикнул пацану «Лежи, не вставай!» и, пригнувшись, побежал по мосткам, стараясь не топать, к пакгаузам.
«Протопи ты мне баньку…»
Добежал, под треск очередей и хлопки «макаров», поднимающийся то сбоку, то позади. Пацаны, похоже, уже между собой воевали вовсю. Поубивают же друг друга, бестолочи!.. Ну правда, хоть бери и сдавайся, чтобы прекратить весь этот заполошный кошмар, остановить бестолковую бойню.
Что делать-то, а? — спросил он у внутреннего голоса. — Может, правда, пойти к ним?
Иди, — ответил голос. — Убьют, так хоть от чувства вины избавишься.
Остановился у массивной металлической двери крайнего пакгауза, прижался к ней спиной, озираясь.
Пойду, наверное, — «произнёс» неуверенно.
Альтер Пастырь усмехнулся: валяй.
— Дя Петь, ты? — в щель между створками выглянул глаз Стрекозы.
— Стрекоза! — крикнул варнак, налегая на створку, бросаясь к девочке. Кажется, никогда ещё в жизни не радовался так знакомому лицу. Обнял девчонку, прижимая и чуть не плача.
Усталость, жалость к пацанам, боль физическая — всё навалилось разом так, что ноги подкосились и он, отпустив Стрекозу, присел на корточки, замотал головой.
— Там, в конце, за гаражом, ещё дверь есть, — сказала она. — Я уже посмотрела. А дальше — забор.
— Угу, — кивнул он, борясь с тошнотворной слабостью и дрожью. — Сейчас, пойдём, девонька… Сейчас…
Желудок сократился дико, исторгая бесполезную пустую рвоту. Пастырь отвернулся, повалился на цементный пол.
— Плохо? — спросила она, присаживаясь рядом, кладя руку на плечо.
— Ничего, — отмахнулся он. — Сейчас…
Постоял минуту на карачках, прислушиваясь к бестолковой пальбе снаружи. Поднялся, взял Стрекозу за плечи.
И тут сзади в спину упёрлась палка. Не палка, конечно, а — ствол.
— Не шевелись! — велел негромкий знакомый голос.
Откуда он взялся?
Так — оттуда, вестимо. Дверь-то Пастырь не прикрыл за собой.
Он послушно замер, соображая, как бы извернуться. Но извернуться не получалось. Если тот, сзади, начнёт вдруг нервничать и возьмётся стрелять, положит Стрекозу.
А она смотрела, сузив глаза, вприщур, на стоявшего позади Пастыря пацана.