Но он не сделал ни того, ни другого. Постоял, подышал туманом и, вздохнув, вернулся обратно.
Прошёл по коридору прямо, мимо пропускного пункта, через который ходили, наверное, на службу менты, мимо двери начальника ЛОМ, мимо актового зала, пустой оружейной комнаты – к дежурке. В подвальные камеры Стрекозу не приводили, значит, она либо в клоповнике сидит, либо…
Нет, это второе «либо» нужно отбросить, это нехорошее «либо».
Он вошёл в дежурку, повернул направо, к клетке.
Навстречу, из туалета, вышла девчонка лет четырнадцати. Увидев варнака, взвизгнула, подалась назад.
– Тише! – велел Пастырь. – Тише, маленькая, чего шумишь.
Она кивнула, продолжая пятиться.
– Угу, – улыбнулся варнак, повернулся к камере.
Стрекоза лежала на скамейке. Натянув на голову ветровку, спала.
С минуту Пастырь, улыбаясь, смотрел на свернувшуюся в калачик девочку. Потом взял со стола связку ключей, подошёл к замку.
И тут вдруг тюкнуло в лопатку острой болью. Шипя, он отдёрнулся, повернулся. Едва успел перехватить руку с ножом, направленным куда-то в бок. Та девчонка, видать, целилась первым ударом в шею, да не дотянулась – низкая слишком, хлипкая.
– Э-э, ты чего это, а? – опешил пастырь. Держа малявку за руку с ножом, криво улыбаясь, не зная, что делать и говорить, выдохнул: – Ты дура, что ли?
В её маленьких глазёнках плескался страх вперемешку с какой-то липкой и расчётливой – совсем не детской – ненавистью.
– Ну, ты и..! – покачал он головой, выдёргивая из её руки нож. – Пошла! – подтолкнул её обратно в туалет, захлопнул за ней дверь.
– Попробуй только выйти раньше, чем через час! Башку отвинчу!
Лопатка ныла. Чувствовалось, как сочится кровь, прилипает к телу рубаха ниже раны. Вот шпана, всего изуродовали!
– Сволота! – выругался он себе под нос. – Пионерка, етит твою…
Стрекоза завозилась, стянула с головы ветровку, ошарашенно уставилась на Пастыря, с трудом его, видимо, узнавая.
– Ни фига себе! – произнесла она ломким сонным голосом, поднимаясь и садясь на скамье.
Нужный ключ наконец-то нашёлся. Он открыл, бросил замок на пол, отворил дверь:
– Привет! – улыбнулся обалделому взгляду Стрекозы.
– Привет, – отозвалась она, пытаясь улыбнуться. – Это кто ж тебя так, дядь?
– Это ещё что! Тут вон… – Пастырь поморщился от боли, кивнул в сторону клозета. – Такая шустрая девочка!.. У вас тут все такие?
– Шустрая, говоришь?
Стрекоза торопливо поднялась вышла из камеры, заглянула в туалет.
– А-а, – протянула она. – Нюша, Нюша, юбочка из плюша!
Зашла внутрь кабинки. Девчонка смотрела на неё, окрысившись, прищурясь.
– Что, Нюш, – усмехнулась Стрекоза, – пи-пи? Так это ты, сучка, по туалетам ссышь? Говорили же, на улицу ходить, чтоб вони не было!
И ткнула её кулаком под дых – резко, тренированным ударом. Девчонка сложилась, повалилась на унитаз, растопырив ноги, пискнула, ударясь о фаянс копчиком. А Стрекоза, перекосившись лицом, с ненавистью во взгляде, звонко, с размаху, влепила ей по физиономии. И ещё раз.
– Э-э, – недоуменно протянул Пастырь. – Ты это, Стрекоза…
– Да ничего, – равнодушно бросила та, повернувшись, уже улыбаясь, – всё нормально, дя Петь.
– «Дя Петь», – хмыкнул варнак.
– А что? – она захлопнула туалетную дверь, задвинула шпингалет, заглянула Пастырю в глаза, – Нельзя?
– Да валяй, – буркнул Пастырь.
– А тебя выпустили?
– Ага, выпустили, – покривился в болезненной усмешке Пастырь. – Погулять.
– Понятно, – кивнула она, приходя в своё обычное, наверное, весело-задиристое настроение. – Так тебя разукрасить мог только Хан, – задумчиво покачала головой. – Ну, Меченый ещё… но это вряд ли.
– Хорош разговаривать, – поторопил он. – Уходить надо отсюда. Я ведь только за тобой и пришёл.
– А куда уходить?
– Ну, пока просто – отсюда. А там видно будет.
– Не, – испуганно покачала она головой. – Там краснуха.
– Нет там никакой краснухи давно, – ответил Пастырь, беря её за плечо. – Давай-ка, подруга, не будем терять времени.
А времени и правда не было. Сзади – оттуда, откуда пришёл пастырь, – послышались крики, топот ног по лестнице. Видать, проснулись охранники. Заглянули к Хану, который чего-то долго не показывался. А там… А может, увидели капли Пастыревой крови на полу. А может, Меченого нашли.
– Ну, всё, – бросил он, выталкивая Стрекозу из дежурки. – Ходу, Оленька, ходу!
Уже когда они добежали до залов, услышали сзади:
– Вон он!
И следом хлопнул «макар» – раз, другой.
Заскочили в зал ожидания.
Пацаны уже вставали. Копошились на нарах, сидели на креслах и подоконниках, курили.
Когда выскочили вдруг Пастырь и Стрекоза, когда хлопнул «макар», а потом ещё грянул автомат, пацаны заорали, засуетились. Посыпались стёкла из огромного окна, выбитые автоматной очередью.
Придурки! Хорошо, что никого из мальчишек не положили.
Под очумелыми взглядами шпаны (никто даже и не дёрнулся за оружием), они бегом миновали зал и выскочили на перрон.
Туман сгустился, так что Пастырь не увидел сидящего на мосту стрелка. Ладно, значит, он их тоже не видит.
– Шухер! – закричали в зале.
Ну, шухер так шухер…
Дёрнул Стрекозу за руку, потащил за собой в туман, стелющийся над рельсами. Показал в сторону пакгаузов, смутно видневшихся по ту сторону «железки».
– Дуй туда, – велел. – В тумане тебя не засекут. Будешь ждать меня там, у дальнего блока. Если меня зажмут и через полчаса я тебя не догоню, уходи на стеклозавод и жди меня там. Я всё равно приду.
Она кивнула, но бежать не торопилась.
– Давай, девка, давай! – прикрикнул он. – Чего рот разинула!
– А ты?
– А я, а я, – развернул её, подтолкнул в спину.
Из вокзала выбежали трое. Из старших, видать, из охраны на втором этаже. Он, не думая, провёл короткой очередью поверх голов. Пули зацокали в стену над пацанами, брызнули битым стеклом и отбитой штукатуркой. Салаги присели, попятились обратно в здание. Взвизгнула от неожиданности Стрекоза, закрывая уши ладонями. Пастырь ещё раз толкнул её в спину, крикнул:
– Быстро, твою мать! Бегом!
Она послушалась, рванулась в туман. Перепрыгивая рельсы, подскользнулась. Пастырь думал, расшибёт себе голову девчонка, но ничего – устояла, выправилась, побежала.
Выстрелы разбудили, наверное, внешних часовых: справа, с моста, послышался неуверенный хлопок. Пуля жахнула по двери, едва не зацепив кого-то из пацанов, которые за ней присели. Вот же шпана, блин, балбесы! Поубивают друг друга в этом шухере…
Пастырь дал, на всякий случай, ещё одну короткую очередь. Пули градинами простучали по перрону у входа в вокзал, выдрали щепки из открытой створки.
Потянул носом влажный холодный запах осеннего тумана, к которому примешивались запахи пороха и мокрых рельсов. Зима скоро…
Ну, теперь – ходу!
Светлую ветровку стрекозы уже почти не было видно – терялась, сливалась с туманом где-то у третьей платформы. Это хорошо. Метров через двадцать и сам он потеряется из виду.
Добежав до стопки бетонных плит у забора, присел, оглянулся.
Пацаны гурьбой высыпали из здания, бестолково толпились у входа. Потом разделились на две группы. Одна ринулась по деревянным мосткам через рельсы – решили, наверное, обойти с фланга. Другая бегом направилась в сторону Пастыря. Они, похоже, потеряли его из виду, не могли рассмотреть в тумане, прижавшегося к плитам.
И тут, откуда-то сзади, треснул одиночный выстрел. У самого уха Пастыря громко щёлкнуло. В скулу ударили бетонные брызги.
Выматерившись, он повалился на щебёнку, оглянулся назад.
Вдалеке, у той самой сторожки, где давеча его взяла Стрекоза, промаячил мальчишеский силуэт. Пацан, видать, отбежал, спрятался за углом избушки. Судя по выстрелу, у него «макар». И управляется с ним мальчиш-плохиш не так уж плохо.