Добежал, под треск очередей и хлопки «макаров», поднимающийся то сбоку, то позади. Пацаны, похоже, уже между собой воевали вовсю. Поубивают же друг друга, бестолочи!.. Ну правда, хоть бери и сдавайся, чтобы прекратить весь этот заполошный кошмар, остановить бестолковую бойню.
Что делать-то, а? – спросил он у внутреннего голоса. – Может, правда, пойти к ним?
Иди, – ответил голос. – Убьют, так хоть от чувства вины избавишься.
Остановился у массивной металлической двери крайнего пакгауза, прижался к ней спиной, озираясь.
Пойду, наверное, – «произнёс» неуверенно.
Альтер Пастырь усмехнулся: валяй.
– Дя Петь, ты? – в щель между створками выглянул глаз Стрекозы.
– Стрекоза! – крикнул варнак, налегая на створку, бросаясь к девочке. Кажется, никогда ещё в жизни не радовался так знакомому лицу. Обнял девчонку, прижимая и чуть не плача.
Усталость, жалость к пацанам, боль физическая – всё навалилось разом так, что ноги подкосились и он, отпустив Стрекозу, присел на корточки, замотал головой.
– Там, в конце, за гаражом, ещё дверь есть, – сказала она. – Я уже посмотрела. А дальше – забор.
– Угу, – кивнул он, борясь с тошнотворной слабостью и дрожью. – Сейчас, пойдём, девонька… Сейчас…
Желудок сократился дико, исторгая бесполезную пустую рвоту. Пастырь отвернулся, повалился на цементный пол.
– Плохо? – спросила она, присаживаясь рядом, кладя руку на плечо.
– Ничего, – отмахнулся он. – Сейчас…
Постоял минуту на карачках, прислушиваясь к бестолковой пальбе снаружи. Поднялся, взял Стрекозу за плечи.
И тут сзади в спину упёрлась палка. Не палка, конечно, а – ствол.
– Не шевелись! – велел негромкий знакомый голос.
Откуда он взялся?
Так – оттуда, вестимо. Дверь-то Пастырь не прикрыл за собой.
Он послушно замер, соображая, как бы извернуться. Но извернуться не получалось. Если тот, сзади, начнёт вдруг нервничать и возьмётся стрелять, положит Стрекозу.
А она смотрела, сузив глаза, вприщур, на стоявшего позади Пастыря пацана.
– Кто там? – спросил он шёпотом, на ухо.
– Ведро, – ответила она.
– Ведро, Ведро, – подтвердил пацан.
– Хреново, – вздохнул Пастырь.
– Да уж ничего хорошего, – согласился Ведро.
– Может, я повернусь? – осторожно спросил варнак. – Да и Стрекозу отпустить бы, а то продырявишь обоих, с дуру-то.
– Так отпусти, – разрешил Ведро.
– Иди, дочка, – шепнул Пастырь. – Успеешь уйти, пока…
– Не успеет, – оборвал Ведро. Хороший, видать был слух у пацана: Пастырь ведь в самое ухо девчонке шептал.
– Так я повернусь? – спросил он ещё раз.
– Ну, повернись.
Ведро отошёл на пару шагов. Стоял в дверном проёме, широко расставив ноги в полуприседе, держа автомат наизготовку.
– Здоро́во, Ведро, – усмехнулся Пастырь. Поморщился, потрогал разбитую губу. – А ты чего здесь?
– Покурить вышел, – тоже криво усмехаясь, ответил тот. – Нехило тебя уделали!
Стрекоза выступила из-за спины, встала перед Пастырем.
– Ну, что дальше? – спросила.
– Давай вернёмся, Стрекоза? – неожиданно жалобно и тихо попросил пацан.
– Куда? – отозвалась она.
В стороне «железки», на мостках, заголосила шпана. Перекрикивались о чём-то. Может, раненого Гнуса нашли. Если завернут сюда, – крышка.
– И зачем? – продолжала девочка. – Хана нет. Или ты теперь под Меченым будешь?
– Не буду. Соберу пацанов и уйду. В Рабочий Посёлок. Там скотоферма была.
– Да кто с тобой пойдёт!
– Эй, Серый! – прокричал кто-то на углу пакгауза. – Серый! Давай сюда!
– Если зайдут, нам писец, – сказала Стрекоза, глядя Ведру в глаза.
Ведро молча смотрел на неё. Потом опустил автомат.
– Не уходи, Стрекоза, – попросил он. – Соберём пацанов, вместе уйдём.
И тут до Пастыря дошло: Ведро неровно дышал к девчонке!
– Типа, новым Ханом решил стать? – усмехнулась она.
И, повернувшись, бросила Пастырю:
– Пошли, дя Петь.
Потянула его за руку за контейнеры, выстроившиеся тоннелем.
Потом оглянулась на Ведро.
– Идёшь с нами?
– Куда? – неуверенно произнёс тот.
– Отсюда.
– Нет, – покачал головой Ведро. – Что ж я, малы́х брошу? Я не гоблин и не ссыкло.
– Ну-ну, – бросила она.
А вот ты – гоблин и ссыкло! – шепнуло Пастырю второе я.
Совсем близко послышались осторожные голоса шпаны.
– Серый, ты? – крикнул кто-то
Ведро быстро повернулся, пошёл в ту сторону.
– Это я! – крикнул он.
Пастырь потянул автомат, но Стрекоза схватила за руку, потащила за собой.
– Что, пацаны, нашли кого-нибудь? – продолжал Ведро.
– Ведро, ты, что ли? – отозвались со стороны.
– Ага. Я тут проверил. Пусто. Где-то этот козёл затаился. Надо в цехах смотреть, ребя. Наверняка он там.
– За «козла» ответишь, – покачал головой Пастырь, улыбнулся, поморщился.
– А мне ты больше слона напоминаешь, дя Петь, – хохотнула Стрекоза. – Ухо у тебя…
– Смешно тебе… – буркнул он, хромая между контейнерами к проходу в восточную половину пакгауза, где стояли на приколе в боксе два «Зила», а за ними, в конце, видна была дверь.
Они отошли от вокзала уже метров на сто, а трескотня автоматов на платформах всё не прекращалась. Стрекоза поминутно оглядывалась, боясь, наверное, что их догонят, и нетерпеливыми взглядами поторапливала Пастыря.
А тот, выйдя из горячки боя, ощущал теперь каждую заработанную болячку и думал только о том, как бы дотащиться до заветного чердака на Вокзальной, рухнуть на мягкую пыль и опилки, положить голову на родной рюкзак и уснуть.
Притихший в уже слабеющем тумане стеклозавод скалился ни них зубьями разбитых стёкол, дышал зыбким холодом из распахнутых дверей цехов, грозился придавить серыми стенами. Стрекоза, идущая впереди, опасливо косилась на окна, умоляюще оборачивалась к Пастырю: «Ну быстрей, а?! Давай поскорей пройдём это жуткое место!»
У выхода с территории завода Пастырь не выдержал – присел на высокий бордюр, морщась от боли, уныло примостив на бетоне одну ягодицу.
– Плохо, дя Петь? – участливо поморщилась Стрекоза.
– Да не, – пропыхтел варнак. – Нормально всё.
– А ты… Хана… как убил? – нерешительно спросила она.
– Нормально, – поморщился он в ответ. – А Хан Перевалова подрезал. Доктора.
– А-а… – кивнула. И ничего в её голосе Пастырь не уловил, никаких эмоций.
Эх, лекарь, лекарь… И надо оно тебе всё было?
– Искать будут? Как думаешь? – спросил, прищурясь на встающие неподалёку старые замызганные трёхэтажки.
Девочка пожала плечами.
– Могут, – ответила задумчиво, поглядела в сторону вокзала. – Меченый – он такой. Упёртый. Ну, без Хана, может… и не такой уже. Его тоже надо было, – она многозначительно провела большим пальцем ладони по горлу.
Экая ты какая… А ведь он твой, можно сказать, боевой товарищ. Не слишком ли ты быстро переоцениваешь и переосмысливаешь, девонька? И прямо так вот резко – с плюса на минус…
Впрочем, вы, нынешняя молодёжь, легки на подъём. А тут ещё… как это… механизмы приспособления работают на полную.
Не простая ты девочка, Стрекоза, ох не простая!
Вот, значит, какие Вадьке нравились… Вот такая как ты, значит, или даже ты сама, могла бы снохой мне стать, если бы…
– Ну что, идём? – поторопила она, вихрем врываясь в мысли, которые падали в голову редкими тягучими каплями, убаюкивая.
Пастырь кивнул, потряс головой, с трудом поднялся. Лучше бы и не садился, правда. Поостыл, и все болячки выли теперь на разные голоса и противились каждому движению. Гудела голова. Хорошо хоть, этот шарик дурацкий, в ухе, оставил в покое.
– Я тебя в Дубасовку отведу, – говорил он, пока они петляли тесными переулками посреди жмущихся к заводу трёхэтажных дворов. – Деревня на отшибе стоит, так что есть, Оленька, у твоих родителей все шансы выжить.