Капитан Матвеев поднялся с аэродрома в Быдгощи. Был холодный, пасмурный, ветреный день. С запада тянулись хмурые тучи, и под их низким оводом пара "яков" летела на разведку в район Дебжно.
Летели над густой сетью дорог, над озерами, соединенными речушками и каналами, исчезавшими в большом лесном массиве, который тянулся далеко на юг, до самой Варты. К северу и востоку лес, перерезанный шоссейными и железными дорогами, огибал Хойнице и соединялся с Тухольской пущей.
Здесь сосредоточивались войска противника, спешно подтягиваемые из глубины Германии и даже с Западного фронта. Об этом свидетельствовало движение автоколонн и скопление эшелонов на железнодорожных станциях. Для Матвеева этих признаков было вполне достаточно, чтобы сориентироваться в обстановке. Он свернул на север, в сторону Ястрове, затем развернулся, сделал круг над станцией Валч и пошел назад, на юго-восток, прямо на Пилу.
По пути он, очевидно, как всегда, время от времени поглядывал на карту, мысленно готовясь к сжатому и точному докладу о результатах разведки. У него была великолепная память и важный для разведчика опыт в "выуживании" из местности всех деталей, имеющих военное значение. Он мог без труда связать их логически и отметить в них самую суть, часто незаметную для менее опытного летчика.
И как всегда, проанализировав свои наблюдения, он перестал о них думать. Его теперь интересовали только ожесточенные бои, разгоревшиеся на рассвете в лесах под Пилой. Там яростно оборонялись отборные гитлеровские части, окруженные советскими войсками. Матвеев миновал железную дорогу, уходящую в сторону Щецинка, и перешел на бреющий полет. Его ведомый остался далеко позади и летел много выше. Поэтому он хорошо видел, как его командир снизился почти к самым крышам домов, чтобы обстрелять позиции батарей противника на окраине города.
Летчик, естественно, пикировал за Матвеевым и тоже стрелял, но, когда гитлеровцы неожиданно направили огонь прямо на них, не выдержал и взмыл вверх, чтобы выйти из-под обстрела. Матвеев же, наоборот, с еще большим неистовством продолжал атаковать, словно веря, что в него ни одна пуля не попадет. Так они несколько раз разворачивались, атакуя то зенитки на окраине города, то аэродром, на котором еще находилось несколько самолетов. Вдруг во время одного из заходов снаряд зенитки пробил левое крыло самолета Матвеева. Снаряд взорвался у самой кабины, и машина перевернулась на спину. Было заметно, что летчик старается выправить машину, но он, по-видимому, сам был тяжело ранен. Самолет перестал слушаться руля, вошел в штопор и упал между зданиями.
- Почти в ту же самую минуту наши части двинулись в последнюю атаку на Пилу, - рассказывал капитан Хромы ровным, бесстрастным голосом. - Через полчаса город был взят. Матвеева нашли там же, где он упал, сбитый зенитками. Да, - тем же тоном добавил Хромы, - да... Я очень его любил.
Ловушка под Науэном
Нас собралось несколько летчиков. Когда я спросил, испытал ли кто-нибудь из них смертельную опасность, капитан Хромы взглянул на меня так, словно хотел пронзить насквозь. Я уже привык к этим взглядам и не особенно реагировал на них. И на этот раз, задавая свой довольно-таки банальный вопрос, типичный для газетчиков, пишущих затем всякий вздор о "неустрашимой отваге в смертельном бою", я заранее предвидел, что встречусь со сверлящим взглядом насмешливых зеленых глаз капитана Хромы.
Я тут же начал рассказывать об одном из своих полетов, во время которого мне действительно пришлось немало пережить. Я думал, так мне будет легче выудить у ребят больше подробностей. Хитрость удалась: я нашел нужный тон, и каждому из присутствующих захотелось поделиться воспоминаниями.
Меньше всего я ожидал, что первым на эту уловку "клюнет" подпоручник Сушек. Мне он всегда казался робким и молчаливым. К тому времени, когда на его счету было уже двадцать пять боевых вылетов и четыре воздушных боя, ему не исполнилось еще двадцати трех лет. Это был высокий, крепкий и, очевидно, очень сильный человек с русыми волосами и добродушными голубыми глазами. Он производил впечатление расторопного и отважного, но замкнутого парня, привычного к тяжелому труду пахаря или лесоруба. Подпоручник Сушек говорил с заметным русским акцентом, и в этом не было ничего удивительного: поляк по национальности, он родился и вырос в Советском Союзе.
О том, что с ним произошло во время боев на Висле, Сушек рассказал буквально в нескольких словах. Снаряд попал в картер мотора его самолета. Это случилось в тот момент, когда Сушек, обстреляв немецкие танки, атаковавшие позиции повстанцев, взмыл вверх над крышами пылающих домов Варшавы. Резкий толчок вырвал у него из рук ручку управления, и самолет, завихляв, начал отклоняться от курса. Сушек был уверен, что снаряд повредил рулевое управление. Он сразу понял, что спасения нет, так как от земли его отделяло всего каких-то двести метров и он не смог бы даже воспользоваться парашютом. Сушек все же инстинктивно схватился за ручку и потянул ее на себя, и - о чудо! - самолет возвратился в прежнее положение и пошел вверх... Значит, рулевое управление цело!