Я скользнул на крыло, пронесся над окопами, вовремя выровнял машину и пролетел совсем рядом с окнами дома, стоявшего метрах в пятнадцати от железнодорожной насыпи. Меня несло прямо на эту торчащую копну сена.
К сожалению, когда я поравнялся с верхушкой копны, скорость самолета еще не была достаточно погашена. Задев копну левым крылом, "як" развернулся - крыло рассыпалось на куски, ударился о землю концом правого крыла - оно тут же сломалось у основания, пропахал винтом глубокую борозду и... тяжело плюхнулся на спину.
Меня мотало в кабине, как щепку, потом, очевидно, я стукнулся обо что-то головой и потерял сознание.
Пришел я в себя в санитарной машине. Незнакомый русский врач вез меня в госпиталь. Я совершенно не мог говорить, меня все время тошнило. От боли я стискивал зубы. Машина бешено мчалась по ухабам и выбоинам, носилки подпрыгивали, а крытый кузов трещал и, казалось, был готов вот-вот развалиться. Наконец, машина выскочила на ровное шоссе. Тут я смог чуть-чуть повернуть голову... Я увидел молодого санитара. Он судорожно ухватился обеими руками за носилки, пытаясь сохранить равновесие. Санитар наклонил надо мной потное лицо, покрытое жиденькой, давно небритой щетиной, и произнес: "Пронесло!"
Машина сбавила скорость, и мне стало немного лучше. Я спросил санитара, что же произошло, потому что сам ничего не помнил.
- Вас подбили, - ответил он, смотря мне прямо в глаза. - Вы упали в полосе шестьдесят пятой армии, метрах в двухстах от окопов, но на нашей стороне. Из кабины самолета вас вытащили солдаты, а потом вызвали нас. Мы не могли подъехать ближе: фашисты открыли бешеный огонь. Как вы себя чувствуете?
Я попробовал пошевелить руками и ногами. Затем, опираясь о стенку кузова, приподнялся и сел. У меня ныло все тело, а на лбу под бинтом я нащупал здоровенную шишку. Все остальное, кажется, было цело. Тут я припомнил, наконец, свою посадку и, признаюсь, удивился, что остался жив. Мне очень хотелось пить. Санитар дал мне воды. Я спросил его о Кремле.
- Он полетел на запад. Сначала снизился над вашим самолетом, сделал круг, а затем полетел!
Я подумал, что Кремпа, очевидно, давно вернулся в полк и что товарищи, наверное, уже успели выпить "за упокой моей души". А переправа все же уцелела, - закончил Лисецкий свой рассказ и улыбнулся.
"Як" без номера
Подпоручник Кремпа, поручник О'Брайен и я медленно шли по дороге, огибающей аэродром. О'Брайен уже не служит в полку "Варшава", но иногда приезжает сюда навестить старых товарищей, с которыми вместе воевал и прошел весь боевой путь от аэродрома в Задыбе-Старе до Мётлова - последнего фронтового аэродрома полка.
Мы шли не торопясь, потому что О'Брайена все еще тревожила раненая нога. Ранение он получил в результате, как он говорил, "дружеского недоразумения". Это случилось в 1946 году, уже после войны. Врачи обещают его скоро вылечить, но пока, как только молодой поручник замечает в глазах незнакомых девушек выражение восхищения, смешанного с сочувствием, он весь сжимается от неловкости.
- Они, наверное, думают, что я был ранен на фронте, - обратился он ко мне, - и видят во мне героя... Вот ведь какая история!
Я, право, не знаю, о чем. думают очаровательные девчата, заглядываясь на молодого ветерана войны в форме летчика, на груди которого красуются разноцветные орденские ленточки. Безусловно, О'Брайен нравится девушкам, хотя сам, кажется, уделяет им не очень много внимания. Он довольно высокий, худощавый и хорошо сложенный молодой человек, со светлыми, глубоко посаженными глазами и волнистой русой шевелюрой. Его покрытое загаром лицо, с правильными чертами и несколько задиристым выражением, всегда привлекает к себе внимание. Нет ничего удивительного в том, что девушки заглядываются на такого парня.
В 1941 году О'Брайена, члена одной из подпольных групп, схватили гестаповцы. Но ему удалось бежать. 13 мая он перешел под Саноком на советскую сторону.
Когда в 1943 году под Рязанью начала формироваться 1-я польская дивизия имени Тадеуша Костюшко, О'Брайен прибыл туда и был зачислен в 4-ю эскадрилью, где проходил обучение под руководством инструктора Никонова.
- Жаль только, что по сравнению с первыми эскадрильями, мы начали летать довольно поздно. Так, на первое боевое задание я вылетел только в декабре сорок четвертого года, - вспомнил О'Брайен.
- А вы? - спросил я подпоручника Кремпу.