– Не важно.
Под навесом остановки – никого. Папа ставит сумку на лавку, садится.
Я подхожу к краю тротуара. Улица пустая, на стоянке такси – два частника: «жигули-восьмерка» и сорок первый «москвич». Со стороны магазина идет, шатаясь, мужик в очках.
Я спрашиваю папу:
– До которого часа троллейбусы ходят?
– Должны до часу ночи…
– А вдруг – уже не будет?
– Не волнуйся, что-нибудь придумаем.
Пьяный останавливается.
К нему подходит стриженый налысо бык в черной кожанке из кусков.
Пьяный спрашивает:
– Тебе налить?
Он расстегивает ветровку, достает открытую бутылку водки, в ней – почти половина. Бык улыбается.
– Ты что, тебе наливают все туда?
– Да нет, я с дня рождения… А что тебе не нравится?
– Все заебись, только ты поменьше базарь, а то я – художник неместный, попишу и поеду.
– Какой ты художник, я не знаю. А я вот электронщик хороший… Только это сейчас никому не надо…
Мужик садится на лавку. Бык смотрит на нас с папой.
– А вам куда ехать, далеко?
– На вокзал, – говорю я.
– Давайте подвезу. Мне – на Гришина, за вокзалом. Не бойтесь, бесплатно – я сегодня добрый. Пошлите.
– Поезжай, раз предлагает, – говорит папа. – Вдруг троллейбуса уже не будет?
Бык идет к частнику на «москвиче». Мы – за ним.
Папа отдает мне сумку, мы жмем друг другу руки. Бык садится спереди, я – сзади, ставлю сумку на сиденье.
– Значит так, начальник, – говорит бык водителю. – Сначала – в «ночник» на Пионерской, потом кента – на вокзал, а меня на Гришина закинешь.
Машина трогается. Бык поворачивается ко мне. У него на лбу – большой прыщ с белой гнойной серединой.
– Ты студент, да? А где учишься?
– В Минске, в инязе.
– А, знаю Минск. А особенно – ваш базар, Комаровку..
«Москвич» катится по ночному городу. Фонари не горят. Водитель, не отрываясь, смотрит на дорогу. Он невысокого роста, в кепке, с красным шарфом. Бык дремлет, откинувшись на подголовник.
Подъезжаем к мосту через Днепр. Бык открывает глаза.
– Братан, сверни на мост и останови – я посцу.
– А зачем на мосту?
– Сказал – на мосту, значит, на мосту.
Водитель сворачивает на пустой мост, тормозит на середине. Бык вылезает, подходит к перилам, расстегивает штаны. Светятся красные лампы на трубах завода Куйбышева. На небе – много звезд и ни одного облака.
Останавливаемся у «ночника». На крыльце, под светящейся вывеской «Круглосуточный магазин Эрудит» стоят два алкаша. Бык вытаскивает кошелек, дает им по купюре. Рядом, над бывшим промтоварным, – свежая вывеска «Ночной клуб». На тротуаре припаркован черный «БМВ».
Бык выходит из магазина с бутылкой коньяка и коробкой конфет, садится в машину.
– Все-таки, к девушке еду – без ничего несолидно, да?
Он подмигивает мне.
Народ толпится на перроне. В вагоны еще не пускают. Я ставлю сумку на асфальт.
Проводница в синей шинели открывает дверь, вытирает тряпкой поручень. Люди, толкая друг друга, подвигаются ближе к дверям.
Проводница спускается вниз. Длинноволосый пацан с сумкой рвется мимо нее в вагон.
Проводница орет:
– Куда?! Ну-ка назад, все успеете. Приготовили билеты.
– Какие билеты? Общий же вагон, – говорит усатый мужик.
– Кому сказала? Все приготовили билеты!
Заскакиваю в вагон. Вторые полки уже заняты.
Я ставлю сумку на свободную третью, снимаю ботинки, залезаю. Пространства мало. Я кладу куртку под голову, поворачиваюсь к стене.
– Поднимаемся! Все поднимаемся! – орет проводница. – Санитарная зона, закрываю туалет. Кто не успел – тот опоздал. В шесть ноль-две прибываем.
Открываю глаза, смотрю на пыльную лампу дневного света. На третьей полке напротив – чьи-то ботинки с коркой высохшей грязи.
Спрыгиваю вниз, влезаю в ботинки, завязываю шнурки. На нижней полке спит, подложив под голову сумку, старуха в пуховом платке. Заспанная девушка расчесывает гребнем волосы. Наверху храпит мужик в драных носках.
Сажусь рядом с девушкой. За окном темно, мелькают огни. Мужик ворочается, трет глаза. Старуха роется в сумке.
Поезд едет по пригороду, мимо цехов и бетонных заборов. У девушки – длинные светлые волосы и пухлые губы.
Вокзал. Поезд останавливается. Пассажиры скапливаются в проходе. Девушка поднимает полку, достает сумку.
Я спрашиваю:
– Тебе помочь?
– Помоги.
Ее сумка – тяжелее моей. Мы медленно двигаемся к выходу.
Она спрашивает:
– Ты тоже здесь учишься?
– Да. В инязе. А ты?
– В пединституте. На первом.
– И я на первом. А как тебя зовут?
– Таня.
– А я – Вова.
– Очень приятно.
– Мне тоже.
На ступеньках перехода, у выхода в город стоят таксисты.
Один спрашивает:
– Куда ехать, ребята?
– Никуда, – отвечает Таня.
– Что, так и будем жить на вокзале?
– Ага.
Под табло расписания бабки продают пиво. Возле них толпятся мужики.
Я спрашиваю Таню:
– Ты в общаге живешь?
– Да. А ты?
– У нас первому курсу общагу не дают – я снимаю комнату. А можно тебя проводить?
– Хорошо, проводи. У нас обычно тоже первый курс в общежитие не селят – говорят, это «маленький вертеп». Но я все равно пошла в деканат и добилась.
– И как?
– Что «как»?
– В смысле, в общаге?
– Более-менее. По крайней мере, не скучно – лучше, чем у какой-нибудь тупой старухи.
Светает. Дворничиха метет тротуар. В мусорном баке копошится кот. Впереди – три одинаковых серых пятиэтажки.
– Вот наши общежития. Мое – номер два, посредине.
У входа курит девушка в куртке поверх халата, с голыми ногами. Таня кивает ей.
Девушка спрашивает:
– Из дома?
– Ага.
Таня забирает у меня сумку.
– Ну, спасибо, что помог.
Мы молчим, смотрим друг на друга. На голом дереве каркает ворона.
– Заходи как-нибудь в гости. Комната пятьсот два.
– Спасибо. Пока.
– Пока.
Я поворачиваюсь. Хлопает дверь на пружине.
Захожу в «комок» у иняза. На стене развешены кофты и куртки из кожзаменителя. В стеклянной витрине – лезвия «Snick», «сникерсы», видеокассеты «SKC». Аудиокассет нет.
За прилавком – коротко стриженный чувак со свежим розовым шрамом над бровью. Я спрашиваю:
– Аудиокассеты нужны?
– Покажи.
Я достаю одну кассету из сумки, кладу на прилавок.
– Сколько за штуку?
– Пятьдесят. На руки.
– Ну, оставь штук десять… Деньги – когда продадутся.
– А квитанцию?
– Какую квитанцию? Что, я тебя обманывать буду?
В магазин заходят два мента.
Один говорит продавцу:
– Накладные.
Продавец достает из-под прилавка картонную папку, открывает. Мент берет бумажку.
– Так, лезвия… Цена – сто пятьдесят рублей. А почему на витрине по сто семьдесят?
Продавец пожимает плечами.
– Ты мне под дурачка не играй, ясно? Раз здесь работаешь – значит, должен знать. До хера зарабатывать хотите, спекулянты хуевы.