— Никто не знает, диверсия ли это или несчастный случай. А Варшава… Ну что же, она реагирует совсем иначе, чем другие города, хотя бы Париж. Все знают о требованиях Гитлера, а в то же время никто даже не думает отказаться от поездки в отпуск. Посмеиваются над бездарностью полковников, а сами верят, что полковник Бек не отступит ни на шаг, независимо от того, с каким гостеприимством он принимает Геринга или Риббентропа. Не знаю, то ли вы уверены в себе и поэтому спокойны за завтрашний день, то ли просто легкомысленны и доверчивы?
— Я тоже не знаю. Но когда мы вернулись, я неожиданно почувствовала, что я у себя дома. Может, ты и права, называя Варшаву немного безумной, но только здесь легко дышится. Полной грудью.
Святая Анна Орейская! Она была права, хотя Павел и Зигмунт утверждали, что польская равнина, открытая со всех сторон, напоминает мост, по которому ходит каждый, кому вздумается: хочешь — иди на запад, хочешь — на восток. Дышать полной грудью на равнине, по которой гуляют грозные ветры?
И действительно, хотя слышались раскаты приближающейся бури, столица жила внешне беззаботно, варшавяне в жаркие дни загорали на пляжах у Вислы. Хотя уже поговаривали, что венки, которые пускают по реке, фейерверки, да и сам праздник в ночь накануне Ивана Купалы не будут в это лето такими пышными, как обычно.
— Значит, можно танцевать ламбеток буквально на вулкане, ведь еще дымятся пепелища вокзала на Иерусалимских аллеях, но что это для толпы?..
— Ох, нет! — прервал Анну доктор. — Ведь танцуют в бальных залах, это, можно сказать, частные развлечения. А июнь у нас ежегодно был связан с праздником моря. Венки из-под варшавских и торуньских мостов плыли по Висле до Гданьска. Но если это не пустые слухи, торжественного празднования Дня моря в этом году не будет. И не будет парада кораблей, яхт и рыбачьих баркасов в Гдыне. Наши боятся провокации. В этом месяце вполне достаточно руин только что построенного вокзала.
В июле в музеях, архивах и библиотеках началась лихорадочная работа: как сохранить экспонаты в случае войны. Просматривались каталоги, составлялись списки самых ценных книг. Все жаркие дни Анна проводила в библиотеке в окружении уникальных старопечатных книг, первых изданий французских классиков. Голова у нее была полна названиями, перед глазами стояли яркие обложки из сафьяна или кожи, а руки были грязные, натруженные, с поломанными ногтями от упаковки огромного количества пакетов. В беспокойных снах она видела архиредкие «Путешествие в Эльзас-Лотарингию» Раймона Пуанкаре с его сердечным посвящением Эрнесту Лависсу, «Зори» Эмиля Верхарна, посвященные Эмилю Золя.
В августе Анна спала с открытыми окнами, в них влетали разрываемые ветром первые издания французских классиков и, падая на кровать, давили ее своей невыносимой тяжестью. Она хотела собрать книги, но обложки сцеплялись друг с другом, как клешни омаров в портовом бассейне Пулигана.
— Снова кричишь? — будил ее Адам.
— Мне снятся книги… — бормотала она с любовью, но и с раздражением.
Как-то раз в июльский день, когда Анна стояла на Бельведерской, ожидая поезда в Константин, у тротуара остановился автомобиль, водитель которого делал ей знаки, чтобы она подошла и села рядом с ним. Она никак не реагировала на эти приставания, но тут из машины выскочила Анка Корвин.
— Ты не узнала Казика? Он везет в Вилянов сотрудницу Национального музея. Садись, посмотришь дворец и еще успеешь на следующий поезд.
Анна села рядом с Казимежем и только сейчас внимательно разглядела брата и сестру. Они были похожи друг на друга, у обоих темные глаза и волевые, энергичные подбородки. Казик и Анка были не такими худыми, как Ванда, но такими же, как и она, бронзовыми от загара. Рядом с Анкой сидела высокая девушка с волосами цвета спелой ржи, немодно собранными в пучок; ее звали Марианна. Она ехала сообщить владелице Вилянова, что в столярной мастерской приготовили специальные деревянные ящики, обитые внутри оцинкованным железом, и что Национальный музей готов принять на хранение ценные вещи из частных коллекций.
— Мы уже запаковали и снесли в подвалы собрание Рачиньских из Рогалина. Теперь очередь за загородными варшавскими дворцами. Казик, не гони так автомобиль, — попросила она.
— К-хм, — буркнул в ответ Казик.
Он вел машину не так, как Адам: почти не разговаривал, но уж зато мчался с такой скоростью, что аллея тополей казалась гладкой зеленой стеной без листьев.
— Осторожно! — крикнула Марианна.