Он осмотрел ее сам, покачал головой и пошел в Геранд за доктором. Это была неслыханная вещь, свидетельствующая о том, что на ферме действительно кто-то тяжело занемог. Доктор ле Дюк сразу же приехал в своей коляске, но после беглого осмотра больной велел всем выйти из комнаты и лишь тогда спросил, правда ли то, что она тонула и ее спас Паскаль? Ага — он прыгнул в воду, когда Анна-Мария была уже недалеко от берега? Très bien. А как долго она шла под порывами ветра? Сколько часов провела в холодной воде? Нет, он не скажет об этом никому, но она приобрела тяжелую невралгию и будет помнить эту прогулку по морскому дну до конца своих дней.
— А теперь, малышка, послушай меня внимательно. Паскаль сообщил, что он должен жениться на тебе. Почему должен? Что произошло между вами?
Она была так удивлена, что даже открыла один глаз.
— Ничего, абсолютно ничего.
— Он хочет, чтобы ты ждала его возвращения из армии, а мы бы дали согласие считать тебя его невестой.
— Его… невестой? Ох… А что вы об этом думаете, доктор?
— Я не знаю, — пробормотал тот растерянно. Но тут же добавил: — Однако его мать знает и считает, что вы еще молоды, что никто из вас не должен давать обещание… ждать. А ты? Что ты об этом думаешь?
— Я? — Анна-Мария уже пришла в себя. — Я об этом ничего не знаю.
— Значит, ничего серьезного? Ты его не любишь?
— Конечно, нет! И он об этом хорошо знает.
— Какой врунишка! — проворчал заметно повеселевший доктор и даже погладил по плечу Анну-Марию, чуть было не ставшую его невесткой. — Теперь тебе надо глотать лекарства и лежать в тепле, а его тем временем посадят на учебное судно. Через несколько дней он должен уехать из Геранда. К этому времени ты еще не поднимешься с постели, а, зная старика Ианна, я могу быть уверен, что он не позволит Паскалю приблизиться к дверям этого шкафа.
— Скажите, доктор, я… Я буду такая же здоровая, как раньше?
— Не совсем. Ты хотела покорить стихию, но она оказалась сильнее тебя, и вот… Это тебе урок, такая неравная борьба всегда плохо кончается.
— Я больше никогда не буду так поступать. Клянусь! — прошептала Анна-Мария, полная отчаяния. Вокруг была только тьма. Несмотря на все ее усилия, она так и не смогла открыть глаза.
Август 1972.
Анна взяла конверт с надписью «Бретань, 1930—1936» и вложила в него все открытки и собственные письма, которые писала на протяжении нескольких лет Эльжбете из Парижа и Геранда. Они уцелели в подвале «Мальвы» и сейчас возвращались волной воспоминаний, прибоем, отбрасывающим назад в прошлое бывшую Анну-Марию ле Бон. Она до сих пор помнила борьбу за жизнь, какую ей пришлось вести с океаном во время прилива, и желтую губку, которая обуглилась в сгоревшем доме на Хожей улице. Анна-Мария помнила и клятву, данную после чудесного спасения доктору ле Дюк: «Я больше иногда не вступлю в неравный бой».
Святая Анна Орейская! Разве могла она тогда знать, что ей не раз придется нарушить эту клятву?
II
На Главном вокзале в Варшаве ее встречала только Кристин ле Галль, Эльжбета была занята и не смогла прийти вместе со своей гувернанткой. Они сели на извозчика, и первый вопрос, какой задала ей тетка, свидетельствовал о том, что приезд Анны-Марии был для Кристин неожиданностью:
— Выходит, получилось? Я не верила, что тебе второй раз удастся сбежать из Геранда.
Да и самой Анне-Марии было трудно поверить, что спустя шесть лет она снова видит Иерусалимские аллеи, Познаньскую и Хожую улицы. На этот раз она поселилась не у Корвинов, а в комнатке за читальней, в квартире пани Алины, библиотекарши. Кристин ле Галль утверждала, что на Хожей настоящий сумасшедший дом и нельзя мешать этому безумию.
— Эльжбета требовала, чтобы ты была подружкой на ее свадьбе, что, конечно, не вызвало восторга у мадам. Осталось всего две недели до этого чудовищного торжества.
— Свадьба Эльжбеты? — удивилась Анна-Мария.
— Ах, нет, нет! Это лишь приложение к двум большим торжествам: серебряной свадьбе ее родителей И самое главное — к восьмидесятипятилетию прабабки. Но прежде, чем ты распакуешь свой багаж, расскажи, как тебе удалось убедить отца, что ты должна…