Прабабка наклонила голову и посмотрела на него насмешливо.
— И тогда ты поверишь?
— Ты не хочешь повторить, потому что это неправда, да? — упрямился он. — И муж моей прабабушки не влюбился с первого взгляда в шестнадцатилетнюю девочку?
Неожиданная тень сделала почти старым ее лицо.
— Не напоминай! — сердито крикнула она. — Кто тебе позволил?
— А кто позволил обманывать нас только потому, что мы молоды? — спросил Адам.
Прабабка наклонилась вперед и очень долго, внимательно разглядывала судорожно сплетенные пальцы их рук. Потом глубоко вздохнула и встала. И снова перед ними стояла женщина в расцвете лет с розовыми губами и улыбающимися глазами.
— Боже! Что это будет за скандал! Рената заболеет накануне своей серебряной свадьбы. Но все же ты услышишь от меня эти слова: настоящая любовь, любовь с первого взгляда бывает только раз. Это редкий дар судьбы.
— Ты замечательный человек, буня… — начал Адам, но она движением руки велела ему замолчать.
— Но не судьба делает любовь прочной. А вы сами: она, ты. Если только действительно это она, Адам.
Они невольно посмотрели друг на друга, и снова их глаза не могли оторваться, расстаться. Прабабка какое-то время смотрела на эти молодые, голодные лица, и неожиданно ее голос сорвался, задрожал. Подошедшая к ним Кристин клялась потом, что маршальша сказала с горечью и с грустью:
— Да ведь они безумные оба! Оба!
В тот день после обеда они сидели в самом диком закутке сада, под цветущей черемухой.
— Аннет, вы ни с кем не обручены? Не связаны?
— Нет.
— Мои сестры после возвращения только и твердили: Анна-Мария, Анна-Мария.
— Но ваша мать…
— Не будем говорить об этом. Прошу вас, поверните голову и посмотрите на меня как тогда, в аллее. Да, именно так.
Он наклонился, пылко ее обнял, и Анна-Мария уже не могла понять, кружится ли у нее голова от пьянящего запаха черемухи или от поцелуев, которые она чувствовала на глазах, щеках, губах. Одно было ясно: она не могла от него оторваться, не хотела даже думать о том, чтобы воспротивиться его ласкам.
— У тебя белки совершенно сапфировые. Ты знаешь об этом?
— Знаю.
И он целует ее закрывающиеся глаза, трепещущие ресницы.
— Моя мать сразу догадается, когда увидит нас вместе. Но это теперь не важно. Ох, совсем не важно!
— Моя тетя Кристин не хочет быть замешанной…
— Во что?
— Она сказала: в это безумие. Cette folie.
Он снова привлек ее к себе, крепко сжал пальцами ее руку.
— Анна. Скажи по-польски: «В эту любовь». Меня не интересует слово «amour», которое, возможно, говорили когда-то твои уста.
— Нет, нет!
— Ты была в Париже четыре года! И ни разу?..
— Я бретонка. «Белая».
— Ваших девушек никто не целует?
— Только после обручения.
— Это значит, что ты… Что веришь в вечность нашего безумия?
— Но ведь… Только что ты не хотел слышать это слово. Поэтому я говорю: это не безумие, это, наверное, любовь.
— Повтори еще раз.
— Зачем?
— Потому что к нам идет дядя Стефан. И вместо того, чтобы целовать тебя, мне придется что-то говорить. Хочешь встретиться здесь со мной вечером?
— Да, да.
Из-за кустов лиловой сирени вышел очень высокий мужчина в очках, с седеющими висками. На нем был костюм для выхода в город, и в руке он держал трость с серебряным набалдашником. Увидев их, он начал крутить ее совсем близко от скамейки, и Анна-Мария невольно отстранилась.
— Дядя! — прошептал Адам. — Нельзя так.
— А можно доводить до слез мою мать? — так же тихо сказал дядя Стефан. — Я не видел ее в таком состоянии со дня смерти отца. Другими словами… Другими словами, уже шестнадцать лет.
— Тогда она оплакивала того, кого больше всех любила.
— Неправда! — грубо прервал его Стефан.
— Конечно, после вас, дядя, — быстро поправился Адам. — А сейчас над чем она плачет? Над концом любви, которой, собственно говоря, и не было? Ведь это Людвике было важно войти в нашу семью. И вам хотелось, особенно маме. А вовсе не мне.
— Меня интересуют чувства не Людвики, а твои. Похоже, ты сказал или сделал что-то такое, что довело ее, всегда такую спокойную, до слез. Она не впустила меня в свою комнату. В это трудно поверить. И поэтому я требую объяснений. А может, эта девушка…
— Дядя!
— Эта молодая француженка… Мне, видимо, стоит внимательнее к ней присмотреться, ведь она сумела выжать слезы из глаз моей матери.