Прабабка вызвала ее в «Мальву» через несколько дней после праздничного съезда, угостила чаем на террасе и долго расспрашивала о родителях, о городе-крепости Геранде, а также о ферме старого Ианна ле Бон. Внимательно выслушала ее рассказ о жизни в Париже, у тетки Люси, и о предсказаниях самой старой представительницы рода ле Бон, живущей в окрестностях Круазика. Потом посмеялась над своим галльским гороскопом.
— Выходит, я — дуб? И на меня можно рассчитывать в тяжелую минуту, но я часто чувствую себя одинокой? Нет! Пока нет! Как видишь, я стараюсь окружить себя молодыми людьми, что совсем не трудно, ибо из моих ровесников уже никого нет в живых. Ты как будто бы не добиваешься ничьей благосклонности. Но можешь понравиться только при близком знакомстве. Это черта… не самая лучшая. Надо завоевывать расположение людей. Они больше любят похвалу, чем правду о себе, так что угодить им нетрудно. Плохо, что твоя судьба больше зависит от обстоятельств и от посторонних людей, чем от тебя самой. Конечно, все это предрассудки, но нужно признать… Ты ведь не собиралась приезжать в Варшаву во второй раз?
— Нет, даже в мыслях не было!
— Значит, это мы с Эльжбетой повлияли на твою судьбу? И не твоя вина, что Адам…
— Вина? Разве это моя вина?
— Под конец свадьбы об этом говорили все. Буквально все. Людвика и ее родители. Рената, которая тебя не переносит. Мой сын. Даже Лясковецкие — родители мальчиков, которым ты вскружила голову, а также Дора Град, мать Зигмунта. Ты не успела восстановить против себя только родных братьев и сестер доктора, да и то потому, что Юлиан с женой лечится сейчас в Наленчове, а их троих детей нет в Варшаве, сыновья же Милы Толимир далеко. Павел, кадровый офицер, постоянно в командировках, а Хуберт занимается в деревне коневодством. Если бы он знал, что ты такая красивая, то наверняка приехал бы на свадебный пир верхом на каком-нибудь своем любимце англо-арабе. В честь тебя и назло Корвинам. Ведь ты успела восстановить против себя всех.
— Из-за того, что Адам…
— Вот именно, — прервала ее прабабка. — Ты танцевала с ним, и только с ним. То, что до поры до времени должно было остаться в тайне, — теперь об этом чирикают все воробьи на всех крышах.
— Что же мне делать?
В который уж раз она задавала этот ненавистный вопрос, отдавая себя в чужие руки? Неожиданно, в порыве протеста, бунтуя, Анна-Мария заговорила быстро, глотая слова, вставляя французские или бретонские выражения, она сказала, что не собиралась никому вредить, никому причинять боль, хотела только получить какую-нибудь профессию, стать независимой от своей семьи, лишь бы не возвращаться в Геранд, в магазин, или на ферму в Вириак. Она любит Адама и готова вместе с ним бедствовать в Париже, если он согласится уехать, а если не захочет и они останутся здесь, то могут поселиться в другом районе города, в каком-нибудь далеком варшавском Батиньоле, только бы не раздражать дядю Стефана, жену доктора и семью бабки… Михалины…
— Тетки, — прервала ее хаотичную речь маршальша, будто самым важным было то, что звание бабки, а вернее, буни, принадлежало только ей, старейшине рода, ошибка в номенклатуре могла оказаться гораздо серьезней, чем ее вина в том, что она околдовала Адама.
— Тетки, — повторила Анна-Мария.
И неожиданно почувствовала апатию: опять она совсем одинока, чужая и для этой женщины, которая не собирается ни стареть, ни отказываться от командования всеми членами своего клана. Разве можно рассчитывать на нее в тяжелую минуту? Анна-Мария подняла опущенную голову и посмотрела на прабабку со страхом, но вместе с тем и с надеждой. И кажется, это ее спасло, потому что маршальша предпочитала лепить бесформенные глыбы по собственному проекту и согласно собственному желанию, чем иметь дело с уже готовым изделием, не поддающимся никакой обработке.
— Получить профессию… — сказала прабабка, помолчав. — Прекрасная мысль. Но какую? Преподавать французский язык в наших школах? Тогда тебе надо кончить педагогические курсы. И не скажу, что эта профессия приведет в восторг Корвинов, а также Лясковецких.
— Но ведь я буду женой не их всех, а только Адама.
Маршальша отрицательно покачала головой.
— Если ты хочешь войти в нашу семью, то должна найти себе занятие получше, чем учить детей…
— В «школах Дьявола»? Вы это хотели сказать? Дедушка Ианн тоже так считает. Я закончила монастырскую школу в Геранде у «белых» сестер, потому что у нас все фермеры — «белые». «Красные» в Бретани — это только жители рыбачьих портов.
Ей впервые удалось, правда совершенно случайно, удивить прабабку, та даже какое-то время ошеломленно смотрела на нее, хватая воздух ртом, как рыба, выброшенная на песок.