— В этой служебной клетушке? — печально покачала головой пани Алина. — Это должно быть просто pied-à-terre[12], пока, как мне говорила мадемуазель ле Галль, ты не поселишься на Хожей, в комнате Эльжбеты, или в Константине.
— В каждом из этих вариантов кому-то что-то не нравится, значит, они не подходят и мне. Эта комнатка довольно большая, а я с детских лет привыкла спать в шкафу. Но я чувствую себя здесь в безопасности, так как стены совсем рядом, и мне кажется, что тут я будто в удобной бретонской кровати в Вириаке. Вы хотите отдохнуть? Обещаю вам честно отработать за крышу над головой. В Геранде я вела счета, ругалась с поставщиками фруктов, овощей, рыбы и делала это не так уж плохо. А здесь, когда речь идет о книгах… Какое счастье, что вы вошли сюда в тот момент, когда я мысленно перенеслась в тевтонский Мальборк и бретонский Геранд, и вы снова вернули меня к действительности. Именно сейчас я поняла… Поняла, что теперь никогда никому не позволю выбить у себя из рук плод каштана. Лекарство от скуки, от боли. И тоски.
— Каштана? — повторила еще более удивленная пани Алина.
— Святая Анна Орейская! — произнесла свое обычное заклинание ее будущая помощница. — Прабабка из каштановой рощи знает гораздо больше, чем все Корвины с улицы Хожей. И даже… Даже живущие в Константине, в «Мальве».
— Ничего не изменилось? — повторила маршальша с ноткой удивления в голосе. — Ты хочешь остаться здесь, работать и ждать Адама?
— Ждать? Сколько? — спросила Анна, помолчав.
— Этого я не знаю. Но все же я хочу, чтобы ты о некоторых вещах узнала от меня, ведь ты можешь не поверить Ренате, да к тому же она слепа как крот. Видит лишь одни его достоинства. А тем временем… Способности у Адама большие, но интересы чересчур многообразны и распыленны. Он переходил с факультета на факультет, закончил политехнический институт, а между тем больше интересуется политикой и даже социологией. Его постоянно занимают новые идеи, у него новые увлечения. И чувства…
— Нет! — почти крикнула Анна-Мария.
— И все же это так. Он любит, чтобы вокруг него что-то происходило, старается привлечь внимание к себе, беспокоен, идет на осложнения, преодолевает препятствия. В любви… Не смотри на меня так. Я говорю о прошлом. Он всегда был несдержан и часто менял предмет увлечения. Стремился к независимости и попадал в расставленные на него силки. Так случилось с Людвикой. Ты оказалась первой, которая не стремилась его покорить и которую он не старался очаровать. Если верить в любовь с первого взгляда… Да, это могло случиться и с ним. Но вернется ли он таким же? И сможешь ли ты удержать его около себя? Навсегда?
Не навсегда? И все это после мучительного ожидания его возвращения из Вены, каждого его слова, после стольких писем, уверяющих, что ему не хватит одной жизни, чтобы выразить всю любовь, нежность, страсть? Красные почтовые ящики. Ящики Ястарни, Геля, Владиславова, Пуцка. Символы надежды. Красные коробки, которые в эту минуту начали вращаться перед ее глазами и давить невыносимой тяжестью. Анна почувствовала, как кровь волнами ударяет в голову, через мгновение она задохнется под грудой никому уже не нужных почтовых ящиков. Пустых.
И когда через несколько дней она услышала знакомые шаги в коридоре, то не смогла выбежать из-за стола, хотя в библиотеке никого не было, ни встать, ни протянуть ставшую неожиданно тяжелой, совершенно одеревеневшую руку. Анна сидела и смотрела, как открывается дверь, как он медленно входит, как неподвижно останавливается на пороге, молча глядит на нее. Только спустя минуту он наконец подошел, почти подбежал, и положил ладони на ее безжизненные руки.
— Наконец-то я снова вижу тебя, — вздохнул он.
Слава богу, ничего не изменилось, они опять были вместе, и весь мир принадлежал им. Адам и слышать не хотел о несогласии матери, препятствия для того и существуют, чтобы их преодолевать, он все обдумал, когда считал дни и часы, отделяющие его от встречи с нею. Анна должна написать письмо в Бретань, нет, они напишут вместе, сегодня же вечером, и с этого момента не будет никаких недомолвок и тайн. Он хочет говорить об этом не шепотом, а громко кричать: любимая, любимая, любимая…
Ответ на это несдержанное по тону и дерзкое письмо очень долго не приходил, а когда наконец Франсуа написал от имени всех неграмотных членов семьи, то оказалось, что только прабабка из Круазика не считает ее безумной. Остаться жить так далеко от Арморика, не зная как следует языка, после того как были истрачены такие большие деньги на обучение в Париже? К тому же она нужна Софи, и пустая квартира наверху ждет ее. И еще Паскаль… Этим аргументом — самым убедительным — воспользовалась мачеха в отдельном письме. Вероятно, молодой ле Дюк от нее узнал о решении Анны-Марии, ибо тоже включился в общий протест и умолял вернуться беспомощными, но трогательными словами.