— А доктор? А твоя мать?
Он засмеялся, но его голубые со стальным отливом глаза оставались сердитыми и даже как будто злыми.
— Ох, я им скажу, что… Мы ведь здесь были все время одни, могли забыться и сделали это, несмотря на пани Алину.
— Адам!
— Подозрительность и недоверие подтолкнули нас к греху, о котором мы никогда не думали. Правда, Анна?
Адам наклонился, неожиданно крепко обнял ее, и Анна уже не могла понять, смеется ли он еще, ибо его неискренний смех стал жалобным и молящим.
— Нет, — прошептала она, помолчав. — Ты не сделаешь этого. И сейчас я прошу тебя, как ты когда-то просил в «Мальве»: умоляю, уйди. Я согласна поехать в Константин, согласна на скромную свадьбу. Но сейчас пусти меня. Не соблазняй… у меня нет сил.
— Это принцип порядочных «белых» бретонок? — спросил он насмешливо, но тут же отпустил ее, оттолкнул от себя и вышел, хлопнув дверью.
Она сидела неподвижно на тахте, дверь снова открылась. Но вместо Адама на пороге стояла пани Алина.
— Обиделся? Рассердился? И ты, Аннет, тоже сердишься на меня? — спросила она с такой заботой и беспокойством, что язык не поворачивался упрекнуть ее в чем-либо.
— Нет, — сказала Анна, помолчав, с трудом приходя в себя, — через несколько дней я уеду. В Константин.
— Аннет? Что это значит… Как же так, Анна? Мы не будем работать вместе?
— Если у меня будет время после занятий. И если вы…
— Я согласна на любые условия. Что касается дней, часов, выходных… — неожиданно оживилась пани Алина.
— У меня только одно условие: доверие. Полное. Я не умею жить с людьми, которые мне не верят.
— Аннет!
— Анна.
— Я хотела как лучше, думала, что моим долгом…
— Да. Я знаю.
Все считали, что они должны заниматься ее судьбой. Бедная, всегда напуганная пани Алина! Откуда же она могла знать, что в ее библиотеке между пыльными стеллажами неожиданно вырастет и зацветет каштан из далекой бретонской страны, называемой Арморик?
О том, какая буря бушевала на Хожей, свидетельствовал вид Кристин, вбежавшей в комнату Анны с пятнами на лице и с красными от слез глазами.
— Мадам Корвин не хочет о тебе даже слышать, ее не интересуют ни ваши планы, ни чувства. Она упрекала Адама в неблагодарности, напоминала, что столько раз его спасала, когда он еще ребенком болел, да и потом…
— А что же Адам?
— Молчал. Адам знает, что в те минуты, когда она жалеет себя, ее убедить невозможно. Только когда мадам выдохлась и заплакала, он что-то стал говорить ей, объяснять, умолять. Я не могла этого вынести и убежала.
— Доктор на ее стороне?
— Этого я не знаю, кажется, нет.
Неожиданно Кристин протянула руку и кончиками пальцев коснулась плеча Анны. Она сказала медленно, как бы с трудом выдавливая из себя слова:
— Неужели ты не можешь бросить все и вернуться в Геранд? К своим?
Они смотрели друг на друга какое-то время, и Кристин первая опустила глаза.
— Тетя, а вы могли бы? Ведь вас связывает с этими людьми только многолетняя привычка? Дружба, а не любовь?
— Что ты можешь об этом знать, что ты знаешь, — прошептала Кристин, еще ниже опуская голову.
— Тогда поехали в Париж. Вместе.
— Нет, нет, нет!
Какое-то время они молчали.
— Ты любишь его, — с какой-то грустью наконец сказала Кристин.
Анна ничего не ответила, но достаточно было посмотреть на ее внезапно преобразившееся лицо, на глаза, устремленные куда-то в пространство, мечтательные и горящие, чтобы понять, какие чувства ее обуревают, чего она жаждет.
Кристин встала.
— Выслушай меня. Лучше пока не показывайся на Хожей и попытайся склонить на свою сторону маршальшу. За это время мадам успокоится, остынет, возможно, примирится с тем, чего все равно избежать невозможно. Адам бывает таким же упрямым, как его мать, и в конце концов…
— Он настоит на своем?
— Кто знает, все может быть. Но сейчас езжай в «Мальву», беги отсюда.
Она слышала эти слова не первый раз. Беги отсюда, Анна-Мария. Беги, Анна.
К удивлению всех, Адам не стал вести дальнейшие переговоры, но и не покорился матери. Он просто ушел из дома, взяв с собой несколько чемоданов, что привело в ужас даже Кристин.
— Может, он не собирается возвращаться?
— Неужели Адам поехал в Константин? — допытывалась Анна.
— Нет. Мадам вчера ездила туда, хотела привезти его обратно, но застала только маршальшу; происшедшее не столько удивило ее, сколько рассердило. Кажется, в «Мальве» дошло до бурной сцены, потому что пани Корвин вернулась такая расстроенная, что мы все это заметили. Потом ночью я еще долго слышала ее истерические рыдания, она обвиняла доктора в равнодушии, в слабости… А сегодня мадам только беспокоится о сыне. Где он? Что с ним случилось?