— Еще одной лошади, — докончил Михал.
— А вот и нет. Женщины. Но умеющей, как я, оценить все его увлечения.
— Достоинства, увлечения! — передразнил ее муж. — Парень он легкомысленный и совершенно не умеет ценить деньги. Вот и все.
— Зато ценит меня. Тебя тоже, но только тогда, когда ты его не заставляешь продавать конный завод, в этом случае он выходит из себя. Такие кобылы! Такие жеребцы! Но для моего мужа это все не важно. Он считает, что лучше выращивать пшеницу, свеклу или рапс.
— У него же прекрасная земля, просто грех… — начал было хозяин, но хрупкая Камила уже тащила молодых людей в столовую, приказав подавать ужин и не желая больше говорить о Хуберте.
— Что делать, какое ты ему дал имя, такая у него и жизнь. Я хотела назвать его Цезарем. Быть матерью Цезаря — подумать только! Но Михал не согласился, а теперь удивляется, что вместо внуков у него одни англо-арабские скакуны.
Они мило провели в этом сумасшедшем доме два дня. А отъезжая от крыльца, Анна осмелилась сказать, что этот дом совсем не похож на ферму Ианна ле Бон. Адам ответил:
— Здесь совсем другая хозяйка, здесь просто Мила. По недоразумению мы зовем ее женой, матерью, теткой, на самом же деле — это бабочка, стрекоза, иногда комар, который жалит. Она относится к той категории людей, которые никогда из подростка не превращаются в зрелую женщину, и наверняка ничем не похожа на твою тетку Катрин. Но вот Ианн многому бы мог научиться у дяди Михала. Мила пропоет всю жизнь, а он вкалывает за двоих и знает толк в своем деле. Его мечта — когда-нибудь выкупить этот фольварк, и он добьется своего. Посмотри, какие здесь поля, какая пшеница!
Да, это были не бретонские кусочки земли, защищенные от ветра каменными оградами. Широко и привольно раскинулись пашни по обеим сторонам дороги, стебли пшеницы гнулись под тяжестью колосьев. Молодые люди ехали по тенистой аллее, и трудно было не согласиться с тем, что земля здесь щедрая. Неожиданно из-за дерева вылетела маленькая бабочка-белянка и села на колено Адама.
— Это Мила тебя провожает, — вырвалось у Анны. И она невольно согнала бабочку взмахом руки и долго следила за ее полетом, ждала, была уверена, что Адам рассмеется и скажет о ее беспричинной ревности. Но он не переставал оглядывать внимательным взором широкие поля и наконец произнес:
— Хуберт обанкротится с этой своей скаковой конюшней в Грабове, зато его отец Михал Толимир, над которым постоянно подтрунивает тетка, когда-нибудь станет богатым человеком. Вот увидишь.
Но увидеть это ей так и не пришлось.
В следующее воскресенье в Константине, когда все возвращались с богослужения, ранним утром, перед завтраком, так как маршальша не переносила духоты и давки, Анна поинтересовалась: неужели в Варшаве костелы так же переполнены, а может, просто этот маленький костел пользуется летом таким успехом? Прабабка почувствовала себя задетой ее вопросом и — словно это было на ферме в Вириаке — произнесла целую речь, из которой следовало, что в Польше костелы не могут вместить всех желающих независимо от сезона, а процессии в день праздника тела господня так живописны и прекрасны, особенно в околицах Ловича, что посмотреть на них приезжают иностранные дипломаты. Разве Анна не видела, сколько людей стояло у входа в костел, а многие опустились на колени на траве под соснами? Такое, пожалуй, можно увидеть и в Бретани, но не во всей Франции и, уж во всяком случае, не в Париже.
— Тем хуже для Франции, — заключила маршальша. — Но поскольку ты — верующая бретонка, и к тому же «белая», воспитанница «белых» сестер из Геранда, то, как положено, обвенчаешься в Варшаве, а если захочешь — отслужат перед этим римскую мессу! Твой дед не сможет ни в чем упрекнуть ни тебя, ни нас.
— А когда будет официальное бракосочетание в мэрии? — спросила Анна, не подозревая, что этот вопрос может вызвать настоящую бурю. Прабабка от удивления даже остановилась.
— Официальное? — повторила она это слово по слогам. — Но такое возможно только в республиканской Франции. У нас костел не отделен от государства, дети во всех школах изучают закон божий, а свидетельство о браке выдает в присутствии свидетелей тот же ксёндз, который исповедует и причащает… Вероятно, ты знаешь, что супружество — это святое таинство, а не какие-то делишки светского сатаны? Твой дед был, похоже, неглуп и… дальновиден, если он послал тебя в монастырскую школу. И хотя в конце концов ты попала в «школу Дьявола», это случилось не по его воле. Так или нет?
— Так. Я сама…
— Хорошенькая история! — проворчала маршальша, словно в этот момент ее устами говорил сам Ианн ле Бон.