Это был долгий и самый болезненный период, за которым следовало освобождение. Ничего, к утру трансформация завершится, и он насладится легкостью и свободой нового тела — еще на полгода.
— Хорошо, — повторил Голос, все так же обжигая плоть Вортигена огненными пчелами. — Наша личность будет ждать. Что касается наследника, плетение нитей говорит странное… Наследник все так же должен умереть в зале Оракула… Он умрет и не умрет… наша личность не может понять…
Вортиген не ответил. О событиях, что последуют вслед за смертью наследника престола, плетение нитей говорило сущую несуразицу. Выходило так, что наследник восстанет из мертвых и, более того, раздвоится, причем его первая, основная ипостась с некоторого момента уйдет в глубокую тень, по сути исчезнет, а вот вторая — начнет приближаться к Адварису странным зигзагом, — через Южный континент и Срединное море. Дальнейшие события распадались на тысячи возможных вероятностей, слишком странных и страшных, чтобы толком их осмыслить. Там, в частности, фигурировала супружеская пара гномов, отряд поющих огров и некий всесокрушающий топор. Но две трети этих вероятностей заканчивались победой Вортигена, и это было славно, это ободряло и заглушало страх.
— Наша личность уходит, — сказал Голос. — Странно, что ты не слышишь шепот.
Туман в чаше разгладился, растянулся багровой мерцающей пленкой.
Создание, настолько боявшееся смерти, что перестало быть человеком, выбранилось. Затем оно отвернулось к окну, легким щелчком отсоединило маску, поднесло к голове рукав плаща и высморкалось, измарав волчий мех кровью.
Его лицо сейчас напоминало кусок гнилого мяса, из которого щерились острые белоснежные зубы да сверкали парой рубинов глаза.
Ничего, скоро боль уйдет, трансформация закончится, лицо снова нарастит кожу, правда, совсем уже не похожую на человеческую. Но это неважно. Боль уйдет. Станет хорошо и тихо.
Что же это за шепот, о котором твердил Голос? Нет, Вортиген не может его различить…
Когда завершилась трансформация, Вортиген так и не услышал шепота. Не различили его и смертоносцы Внутреннего Круга, которым он запоздало велел слушать.
1
Пожалуй, я начну там, где закончил предыдущий свой опус, но не с самого конца. Там, если вы помните, красовались сразу два эпилога, один из которых я опрометчиво пообещал сделать прологом новой истории. Так вот: не вышло ни с первым, ни со вторым. Считайте, что я вас обманул, да.
Меня дурили всю дорогу. Я не был наследником престола. Я был… лопухом, пешкой, отвлекавшей внимание врага. А другая пешка тем временем шустро пронырнула к краю карты и превратилась в ферзя.
Можете смеяться, я позволяю.
Да, я оказался игрушкой в игре могучих сил, и мне это не понравилось. Еще больше мне не понравилось то, что мой сводный брат, Шатци Мегарон Джарси, наследник фаленорского престола, наклонившись, выдал свой монолог, сдобренный парами чеснока. Закончил он его следующим образом:
— Ай, долго объяснять! И у тебя в отряде — магов шпион! А сейчас скажу тебе главное, слушай…
Я оглянулся на своих праведников-обманщиков, резко, готовый прикончить негодяя, если шпион только подаст вид, скажем, дрогнет, а то и кинется бежать. Стоят, насторожили уши. Блеснули глаза Имоен, Монго что-то промямлил. Скареди позади них качнул головой, отчетливо хрустнув позвонками:
— Святая Барбарилла, шпион?
Ну да, шпион. О нем говорил и Тулвар, а Шатци подтвердил…
Крессинда выдержала мой взгляд, затем покосилась на Олника. Мой беспамятный приятель по стеночке, по стеночке пятился от ретивой невесты. Наконец он облюбовал место возле нас с братом, став так, чтобы туша чорона закрывала его от Крессинды.
Самантий по-прежнему маячил подле Альбо, баюкая свою сковородку — осколок артефакта трактирного всевластия. Рядом с ними Тулвар, прислонился к стене коридора, выпятив тощие груди, — по виду, вот-вот отдаст концы от страха.
Шпион, яханный фонарь! Кто? Ну же, дернись, выдай себя! И… дай подержаться за твою шею!
Тулвар после спасения говорил о соглядатае, да я тогда пропустил его слова мимо ушей, — очень уж много всего навалилось, если вы помните. Решил — потом разберусь. Глупо, недальновидно поступил старина Фатик.
Я перехватил руку брата, сжимавшую мой топор. Дернул рукоять на себя, однако брат держал ее крепко.