Мистраль был сыном крестьянина, но власть его над Провансом была поистине королевской, более того, он заново вдохнул жизнь в этот край. Отец поэта читал только две книжки — Новый Завет и «Дон Кихот». Воистину надо было обладать верой странствующего рыцаря, чтобы извлечь из забвения задушенную семь веков назад великую поэзию трубадуров, к тому же написанную на языке, который был вытеснен из школ и учреждений и превратился в наречие простонародья.
Начинался провансальский ренессанс достаточно скромно. Созданный в 1854 году семью молодыми поэтами союз под названием «Фелибриж», несмотря на поставленные возвышенные цели, легко мог превратиться в компанию веселых почитателей кубка и вертела, если бы не гений и трудолюбие «фелибра Дивного Зрака» Фредерика Мистраля.
Его первая большая поэма «Мирей», изданная в 1859 году, была восторженно встречена не только друзьями, но и верховными литературными авторитетами Парижа. И это стало решающим фактором для карьеры поэта и судьбы движения. К тому же вступление Мистраля в литературу само по себе было явлением необыкновенным. В эпоху угасающего романтизма вдруг появляется поэт, представляющий собой воплощение романтических идеалов — народный, самобытный певец, да к тому же пишущий на языке, на котором была создана самая великолепная и блистательная лирика средневековья. Если бы его не было, его следовало бы придумать, как Оссиана{43}.
Именно самобытность, легкость и естественность «Мирей» определяют ее непреходящую ценность. «Я задумал завязать любовь между двумя детьми провансальской природы, различающимися социальным положением, а потом позволить этому клубку катиться по ветру среди неожиданностей, которые подстраивает жизнь…» Поэма эта, которую можно бы назвать крестьянским «Паном Тадеушем»{44}, представляет широкую картину трудов и дней, верований, обычаев и легенд провансальской деревни. Восторг критиков был так безмерен, что для сравнения с Мистралем из литературного пантеона извлекли великие имена Гомера, Гесиода, Феокрита и Вергилия.
Провансальский Вергилий писал не только поэмы, стихи и трагедии. Он также редактировал журнал «Провансальский календарь», переживший своего создателя, трудился над унификацией провансальской орфографии, а кроме того, является автором труда, над которым в наше время работал бы многочисленный штаб ученых. Два огромных тома in quarto (более двух тысяч страниц) носят название «Lou Tresor dou Felibrige ou Dictionnaire provencal-française»[11]. Но это отнюдь не обычный словарь, а настоящая провансальская энциклопедия, которая наряду с внушительным лексико-грамматическим материалом содержит исторические заметки, описание обычаев, верований и установлений, а также собрание загадок и пословиц.
Мистраль был не только замечательным поэтом, но и темпераментным общественным деятелем. Благодаря ему «Фелибриж» из кружка веселых литературных собутыльников превратился в организацию, целью которой стало сохранение языка, свободы и национального достоинства провансальцев. Демонстрация культурной особости все явственней и несомненней становилась политическим движением. По прошествии времени делается все, чтобы затушевать контуры этой борьбы.
В 1905 году потомок трубадуров Мистраль получает наивысшую литературную награду, но не из рук прекрасной владелицы замка, а в соответствии с завещанием изобретателя динамита. Нобелевскую премию он отдает на создание этнографического музея, посвященного Провансу. Музей до сих пор находится в Арле, в ренессансном дворце Кастельяне-Лаваль, потому что это было любимое место автора «Мирей». Вспоминая свои первые шаги, он пишет: «В ту наивную пору я совершенно не думал о Париже. Лишь бы Арль, который всегда виделся на моем горизонте, как Вергилию Мантуя, когда-нибудь признал мою поэзию своей».
Площадь Форум, вопреки своему названию, маленькая, тихая, со стайкой деревьев посередине. Две коринфских колонны и кусок архитрава вмурованы в стену довольно уродливого дома как доказательство, что когда-то здесь все было по-другому.
На площади в тени платанов памятник Мистралю, очень тщательно изображающий поэта — его широкополую шляпу, изваянную словно бы с мыслью о голубях, красивую бородку, пуговицы на жилете и даже шнурки ботинок. На открытии памятника самолично присутствовал тот, кому он был воздвигнут. Вместо речи он продекламировал первые строфы «Мирей».