«Finimondo»[18] — фреска огромной драматической силы. Справа доктора еще что-то обсуждают, но небо уже подожжено. «Взял Ангел кадильницу, и наполнил ее огнем с жертвенника, и поверг на землю; и произошли голоса и громы, и молнии и землетрясения»{70}. На другой стороне арки, на которой распята фреска, толпа мужчин и женщин с детьми на руках. Первые жертвы лежат на земле, и недвижность их тел сродни окончательной неподвижности предметов. А над ними разрываются в клочья беспомощные жесты убегающих.
Прав был Беренсон{71}, говоря, что пристрастие мастеров Возрождения к обнаженному телу объясняется не только тягой к чувственным впечатлениям и к движению, но и потребностью экспрессии. Нагие тела в наивысшей степени обладают способностью вызывать волнение. В этом убеждает фреска «Осужденные», которая обжигает зрителю кожу, оставляет на языке хлопья пепла и наполняет ноздри желтым смрадом серы.
Сцена переполнена фигурами и почти без перспективы, точь-в-точь как «Грюнвальдская битва»{72}. Нагие тела тесно набиты в ней, как люди во время бомбежки в подвале. Собственно, это даже не тела отдельных людей, а огромное переплетение действий и противодействий, ударов палачей и защитных жестов осужденных на вечные муки. Синьорелли, завороженный проблемой движения, понимал его физические и метафизические следствия. Он знал, что в каждом действии есть зерно смерти, а конец света — это последний взрыв и сожжение накопленной энергии. За много лет до Галилея и Ньютона этот художник Кватроченто сдержанной, объективной кистью определял законы падения тел.
Небо над осужденными представляет собой исследование разных состояний равновесия. Три ангела — уравновешенные крылатые треугольники. У двух осужденных слева тела деформированы инертным падением. Сатана с тучной женщиной на спине спускается в планирующем полете, подобно птице, летящей против ветра. Если кто-нибудь возьмется написать подлинную историю науки, в ней нельзя будет не отметить вклад художников XV века, углублявших проблемы пространства, движения и материи.
А в конце нужно высказать кощунственное, с точки зрения авторов учебников, утверждение: фрески в Орвието производят куда большее впечатление, чем фрески Микеланджело в Сикстинской капелле. Микеланджело, конечно же, знал фрески часовни Сан-Брицио и находился под их несомненным воздействием, однако взгляд последователя тронут отцветающей красотой, а слишком гибкий и свободный язык скорей оплетает предметы, нежели их выражает.
Великим поэтам редко везет на великих иллюстраторов. Данте нашел достойного интерпретатора в Луке Синьорелли. Наряду с портретами нескольких поэтов и, что знаменательно, Эмпедокла{73}, выныривающего из черного фона медальона, словно из Этны, в часовне Сан-Брицио находятся одиннадцать небольших фресок, имеющих отношение к «Божественной комедии». Солидные иконографы открыли, что они иллюстрируют фрагменты одиннадцати первых песен «Чистилища». Разумеется, не без затруднений и сомнений. Например, первая иллюстрация представляет Данте, коленопреклоненного перед некоей фигурой в развевающемся одеянии. Соответствующий стих поэмы говорит о l’uccel divino, Божьей птице, то есть ангеле. Но дело в том, что у изображенного существа нет крыльев, и Франц Ксавер Крауз, солидный иконограф, брюзжит: «zweifehlhaft»[19] — и безмерно озабочен этим обстоятельством. Кстати сказать, насмешки над иконографами достойны нашей эпохи (форма вытеснила смысл).
Автобус едет к железнодорожной станции по широкому серпантину, и сразу же за воротами город исчезает из глаз. Снова видишь его только из окон поезда. Надо всем высится Il Duomo, словно вознесенная рука пророка. Но пока «Страшный суд» замкнут под сводами часовни Сан-Брицио и не вершится над городом. В медовом воздухе Орвието спит спокойно, как ящерка.
Сиена
1
Константы Еленьскему-Александрийчику
Из окон моей комнатки в маленькой гостинице «Три девицы» («Tre Donzelle»)[20] вид на Сиену ограничивается темными флигелями, кошкой на подоконнике да галереей свежевывешенного белья. В город я выхожу рано, чтобы убедиться, прав ли был Сюарес{74}, написавший, что утром Сиена пахнет самшитом. Увы, пахнет экскрементами автомобилей. Какая жалость, что не существует реставраторов запахов. Как приятно было бы в Сиене, самом средневековом итальянском городе, прохаживаться в облаке Треченто.
20
На самом деле девушка всего одна, она убирает номера, застилает кровати, а вечерами просматривает рваные простыни и тонким, как игла, голосом вышивает печальные песенки