Полдень нужно переждать в тени. Покупаю «Мессаджеро» с большущей фотографией Чессмана на первой странице. Итак, это произошло? На фотографии запечатлен исторический момент: Чессман докуривает последнюю сигарету. В уголке рта этого уродливого, циничного и измученного лица тлеет уже только окурок.
Видимо, я вздремнул, потому что воздух из белого становится чуть-чуть янтарным и зной наверху сдает. Я сижу на каменной скамье у ворот больницы Санта Мария делла Скала напротив собора. Вокруг меня люди, пришедшие навестить родственников, делятся известиями о состоянии их здоровья. Нервные жесты и трогательные бутыли чая с соком, заткнутые тряпочными пробками. Из раскрытых настежь ворот больницы прямо в лицо Il Duomo веет запахом лизола.
Собор стоит на самой высокой площади и подобен вознесенному вверх бело-черному гербу города, а также напеву, который взлетает и опадает каскадом изваяний, лазурных арок и золотых звезд. С левой стороны дивной красоты башня — опертое на воздух копье ангела.
Не стоит поддаваться террору путеводителей, лучше взглянуть на это одно из самых прекрасных в мире сооружений чуть-чуть критично. Разумеется, после ошеломления и первых восторгов. В этом удовольствии никогда не стоит себе отказывать, тем паче что создатели фасада, а среди них Джованни Пизано, сделали все, чтобы удерживать нас в состоянии эстетической лихорадки.
Многие историки искусства утверждают, что сиенский собор — самое лучшее готическое сооружение Италии. Но французы не без язвительности и с плохо скрываемым возмущением заявляют, что их стилем — готикой — на Апеннинском полуострове на самом деле называют романский стиль, в котором использован крестово-нервюрный свод{98}. Три портала венчают полные арки, а тимпаны{99} без всяких скульптур по сути дела романские. Борьба между кругом и треугольником не завершена, и огромная розетта{100}, «о, омега, очей его луч фиолетовый», в чаще декоративных элементов звучит как могучий голос гонга на фоне свирелей, флейт и колокольцев. Монахи-цистерцианцы{101}, апостолы суровой разновидности готики, из соседнего Сан Гальгано (известно, что один из них руководил строительством собора в 1257 году, то есть через одиннадцать лет после начала работ), повлияли скорей на план, чем на внешний облик. Прав Пьер дю Коломбье{102}, когда предлагает приложить руку к глазам и разделить Il Duomo на две половины по карнизу, бегущему над тимпанами. Действительно, обе части, верхняя и нижняя, не очень гармонируют друг с другом. Как будто на спокойную романскую основу наложили усложненную и запутанную часть, насильно соединив архитектуру с дарохранительницей.
В защиту сиенского Il Duomo можно привести множество аргументов. Самым существенным является тот факт, что фасад создавался в течение столетий, а обновители XIX века усиленно потрудились над умалением шедевра.
Но это ни в коей мере не снижает чувства безмерного удивления человека, выработавшего вкус к готике в общении с соборами Иль-де-Франса. Но, к счастью, преемственность в искусстве происходит не по методу фотоотпечатков.
Я прикрываю глаза, чтобы вспомнить Шартрский собор. Вспоминаю лёт серых глыб песчаника. Открываю глаза и вижу сиенский Il Duomo, тучу голубей, переливающихся на солнце разными цветами, изменчивый, кружащий и немного грузный полет.
Интерьер поражает ничуть не меньше. Это не накрытая сводом базилика, как собор в Орвието, который младше на полвека, однако план у него цистерцианский. Пресбитерий{103} обрезан по прямой, стены нефа без трифориев{104}. В итальянской готике трудней всего свыкнуться с куполом. Кстати, сиенский не слишком удачен, особенно если смотреть на него снаружи, — трудно понять его функцию. Однако внутри все представляется иначе. В трансепте{105} купол опирается на шесть колонн. Взгляд из бокового нефа открывает поразительную игру взаимопроникающих планов и перспектив — словно дальнее эхо Равенны.