— Ну ма-ам… — скуксилось моё чудо, всё-таки отдав чёрный, бархатный мешочек, в котором лежал выполненный заказ. И выдало обиженно. — Вниз!
— Э, нет, Царевишна, это мы уже проходили, — фыркнув, я уверенно зашагала в сторону входа, надеясь, что нужный мне кадр сейчас на работе. — Я тебя знаю, дитё, ты ж рванёшь на поиски жертв своего обаяния… Лови тебя потом!
Охрана на входе на меня в драных джинсах и майке, держащую подмышкой вертевшуюся трёхлетнюю девочку, смотрела как на явление Христа народу. Во всяком случае, бездна удивления в глазах была примерно такая же. А уж когда я сунула им визитку и сообщила, что мне нужен именно этот молодой человек по личному делу так и вовсе, впали в некое подобие ступора.
Я даже подёргала одного из них за ворот пиджака, пытаясь определить, есть там жизнь или вся кончилась? Потому как судя по моим наблюдениям, даже Леночка не была так безнадёжна, как суровый секьюрити на входе в ночной клуб. Которого почему-то переклинило именно когда он на мою дочь глянул.
С чего бы только?
Обменявшись недоумёнными взглядами с Марьей, мы дружно вздохнули. Доча ещё и насупилась недовольно, хмуря тонкие брови. И когда она решила открыть рот, дабы выдать очередной пёрл из серии «Ох уж эти детки», молодой человек всё-таки соизволил подать хоть какие-то признаки оживления.
Коротко хохотнув, этот товарищ взял рацию и злорадно проговорил:
— Харлей, Олег, спуститесь в зал. У нас гости, — ему что-то явно ответили и явно нецензурное, но охранник уже отключился, вежливо отступив в сторону и пропуская меня внутрь. — Проходите. Спросите там у кого-нибудь, где Кощей обитает.
— Кощей? — я скептично выгнула бровь, припоминая этого вредного заказчика.
Но секьюрити мой вопрос проигнорировал, вновь занявшись своими непосредственными обязанностями. И у меня в принципе не осталось выбора, как вздохнуть, возвести глаза к потолку и направиться по коридору вперёд. В неизвестность. Тем более, что одна маленькая Царевишна возжелала свободы совести, личности и передвижений…
Говоря проще, Мане надоело сидеть на руках, и она стала активно пытаться выбраться из крепкой родительской хватки. Безуспешно, но старательно, активно елозя и недовольно пыхтя.
— Маня, сиди ровно, — вздохнув, сменила руки, так и не выпустив свою добычу. Заказ пришлось засунуть в задний карман джинсов. Хорошо, что не за ворот майки, а то были и такие случаи в моей практике…
Видели бы вы лицо того клиента, когда я вытащила мешочек из-за пазухи да ещё перед лицом его девушки!
— Ма, вниз! — недовольно пропыхтела дочь, не оставляя попыток получить желанную свободу. — Очу низ!
— Манюнь, мы в незнакомом месте с незнакомыми людьми, — терпеливо пояснила, добравшись до зала и остановившись, переводя дух возле барной стойки. На пристальное и ошарашенное внимание со стороны я успешно не обращала внимания. — За тебя я не переживаю, а вот за нервные клетки окружающих даже очень. Сиди смирно, мелочь!
— Ма….
— Маня.
— Ну ма-а-а…
— Манюнь…
— Мам, очу!
— Марья!
— Простите… — задушенный кашель сбоку больше напоминал попытку заглушить рвущийся наружу смех. Неудачную к слову, но прерванные во время любимого препирательства и попытки переупрямить друг друга, мы с Марьей на нарушителя взглянули одинаково недовольно.
Правда, долго молчать Манюне не давало шило в энном месте и природное детское любопытство. Посему оценив двухметрового гиганта с рыжей шевелюрой и повадками скандинавских викингов, моё чудо выдало умильным и осторожным тоном:
— Ма… Ыжий?
— Рыжий, — вздохнув, согласилась, глядя на удивлённо вытянувшее лицо байкера, несколько смутившегося от пристального внимания трёхлетнего чадушки.
— Онопатый? — с ещё большим сомнением протянула Манюня, обхватив меня руками за шею.
— Конопатый, — подтвердила, даже ни капли не смутившись от укоризненного взгляда этого варвара, явно не знавшего теперь как себя вести и что, собственно говорить.
Нет, что говорить он явно знал. Но чует моя печень, такие выражения точно не для нежных детских ушей!
— А опата де? — переварив всю полученную информацию, невинным тоном поинтересовалась малявка, хлопая своими карими глазищами и улыбаясь так, что подоспевшие мужчины сурового вида и не менее сурового содержания только умилялись, глядя на неё.