— Утихните, млять. Её мать забрала, времени-то уже сколько…
— Вот именно, — встрял в начавшуюся перепалку Михаил, выразительно постучав по наручным часам. — Времени уже сколько? И какого хера я не наблюдаю вас на рабочих местах?!
Дружный простеющий стон стал ему ответом, но какими именно словами любимый начальник вдохновлял подчинённых на трудовые подвиги, Кощей уже не слушал. Он предпочёл смыться к себе в кабинет, дабы добить начатую папку и подумать.
Ну, хотя бы о том, почему рядом с ней было так… Спокойно?
Обменявшись приветствиями с Ришкой, попавшейся ему по пути, Костин прошёл в свой кабинет и уселся в кресло, откинувшись на его спинку и прикрыв глаза. Вид очаровательной, заметно изменившейся и ставшей более уверенной, а от этого и более красивой, Арины, уже не вызывал острой боли потери и упущенных возможностей. Но в груди всё равно щемило, отдавая тоской и печалью.
А ещё была зависть. Не чёрная, удушающая, выжигающая изнутри, нет. Такая почти привычная, родная, поселившаяся где-то в сердце и то и дело коловшая изнутри. Наверное, именно поэтому он и не вылезал, поначалу, из кабинета, находя всё новые и новые поводы для того, что бы избежать частого общения. Потом стало чуточку легче, но всё равно…
Как оказалось, быть безответно влюблённым не круто, совсем не круто. И только столкнувшись лоб в лоб с бухгалтером почти экономистом, Ромыч с удивлением почувствовал себя живым. И дышать как-то легче и острить привычнее.
Да и смотреть на счастливых друзей было уже не так неудобно, зная, что портишь им жизнь своей кислой физиономией.
— Мда, — поведя плечами, Ромыч взъерошил волосы на затылке и предпочёл вновь закопаться в бумажки. Иначе такими темпами он дойдёт в своих размышлениях до того, что встреча с Варварой была далеко не случайной.
А ему такое счастье не надо, совсем не надо. Не надо же?
Кто сказал, что утро бывает добрым? Найти этого гада и осчастливить чем-нибудь по самое не могу, что бы в следующий раз думал, что говорить. Потому что сидя на кухне в воскресенье в восемь утра, я честно пыталась не уснуть в кружке с кофе…
И перманентно ненавидела весь мир вообще, байкеров в частности и обнаглевшего кошака в принципе. Кошмару, кстати, досталось за компанию.
— Ма-а-а… — из коридора высунулась любопытная физиономия мелкой, с растрёпанными волосами и счастливой улыбкой во весь рот.
— Что, чудище мелкое? — с трудом продрав глаза, я со вздохом улеглась на стол, подперев щёку кулаком и думая о том, что мечта «выспаться во всех позах» так и навсегда останется в категории несбыточных.
Не с таким активным ребёнком, определённо нет.
— А мы падём в уб?
Я даже не сообразила сразу, что на этот невинный вопрос ответить. Подёргала прядь волос, выбившуюся из наспех собранного узла на затылке, сделала глоток крепкого, чёрного кофе без сахара (кто-то вчера забыл о том, что надо бы купить такой важный продукт!) и задумчиво так протянула:
— Мань, а может ну его, этот клуб? Что там интересного-то?
Если я надеялась, что моё чадо озадачится этим вопросом, то надежды мои были напрасны. Маня только хитро сощурилась и развела руками, выдав:
— Ыжий! Мифа! Эня! Огя! Ут! И… — тут мелочь нахмурилась, шевеля губами и явно пытаясь что-то припомнить. После чего торжественно заявила. — И Ощей! Воть! Хотю в уб!
Минуты три я пыталась понять, о ком идёт речь. А когда разгадала этот мудреный детский шифр, не выдержала и захихикала, уткнувшись лбом в стол. Н Маня, ну окрестила, так окрестила, ничего не скажешь!
— Ма, очу в уб! — ребёнок ещё и ножкой топнул, скрестив руки на груди, и бесхитростно заявила. — А ты на оботу!
— Ах, вот оно что… — выпрямившись, я вытерла выступившие на глаза слёзы и подхватила мелкую на руки, потащив её в спальню. Дочь хихикала и вертелась, но не сопротивлялась, когда я уронила её на кровать и принялась щекотать. — Ах вот как, да? Ты, значит, играть в клуб, а я работать, да? Так, значит?
— Дя! — хихикала Маня, пытаясь вывернуться из моей хватки. А когда всё-таки сумела освободиться, уселась в ворохе из покрывала и подушек и торжественно шлёпнула ладонью по одной из них. — Очу в уб!
Ещё и насупилась, нахмурив брови и выпятив нижнюю губу. И как прикажете отказать, когда тебя так настойчиво просят?
— Ладно, твоя взяла, Царевишна, — на меня с радостным воплем плюхнулись все эти пятнадцать килограмм с гаком, счастливо подпрыгивая на бедной маме, распластавшейся тонким блинчиком по кровати. — Ма-ня… Слезь с меня, лошадка пони! Сначала на работу, потом в торговый центр, потом в клуб! Договорились?