Дядя рассказывает: был в городе, продал сорок пудов муки, купил железа на ободья, чаю кирпич, сахару, бабе на платье; да три целковых наличных осталось. Дома хотя и достаток, а купленное про запас — не мешает.
— А у нас, — говорит Пенкин, — не то што про запас… даже што ежечасно требуется и тово не хватат…
— Ничево, сынок… не завидуй… будешь работать — наживешь больше нашева!
— Да я не завидую… так… к слову пришлось…
А у самого, как после рассказывал Пенкин, вдруг почему-то сердце вскипело — вспомнил про нужду свою, да про Варвару.
Посмотрел дядя в поле, видит: ночь подходит.
— Ну, — говорит, — сынок, притомился я… Услужи дяде — пусти моих вороных к траве… а после — напой. Они у мена балованные — сразу поить нельзя.
Пенкин с радостью:
— Ложись, спи… все сделаю!
Дядя, как лег, так и захрапел.
Спутал Михайло лошадей, пустил к граве, подошел к повозке, смотрит: в повозке на сене железо лежит, чаю кирпич, кулек с сахаром и покупка в бумаге.
Постоял, посмотрел и подумал:
— Эх ты, жись!
И опять вскипело сердце, опять нужду да Варвару вспомнил.
И вдруг показалось: не нужда, а дядя поперек дороги стоит.
Затрясло…
Перекрестился, да бегом в избушку.
Понял, — откуда такие мысли в голову лезут.
А дядя лежит у дальней стены и на всю избушку храпит.
Скинул азям, не разуваясь лег. А уснуть не может — ворочается.
Взглянул на открытую дверь: на пороге стоит босой старик, в белой рубахе и в белых штанах, на голове белые кудлы дыбом; стоит и шепчет:
— Ну… што же ты?
Вскочил Пенкин на ноги. А старик будто провалился.
Выбежал из избушки, — и там никого нет. Темень. Только слышно — как кони травой хрустят да похрапывают.
Постоял.
В поле теплынь, духота, а у него по спине мураши ползают. Голова, как овин.
Пошел лошадей поить.
Напоил й опять лег. Лежит, боится на дверь взглянуть, а самого к двери тянет.
Взглянул: у порога опять кудлатый старик стоит.
Стоит и шепчет:
— Ну, чо, паря?.. Ежели шо… помогу…
Опять вскочил парень на ноги, чует, как лихоманка все тело трясет, с головой справиться не может, спрашивает:
— Поможешь… а как?.. чем?..
Старик шепчет:
— Около избушки… у порога… топор…
Кинулся Пенкин к дверям, не помнит, как схватил топор, как подбежал к дяде и ударил топором в лоб…
Мужик взмахнул руками, враз поднялся на ноги, обхватил руками столб под матицей и крикнул
— Миша!..
А тот ему второй удар обухом в косицу…
Грохнулся, как бревно.
Бросил Пенкин топор… — и вон из избушки.
Выбежал, присел к стене около дверей, зажал руками голову и замер.
Не помнит — сколько просидел…
После почувствовал: ветерок лицо обдувает…
Взглянул: заря занялась… листья на березах шуршат… по траве роса блестит… птица в лесу чирикает… Кони наелись… лежат в траве — дремлют и покрапывают
Вспомнил, что наделал… опять затрясло.
Вскочил на ноги, заревел:
— Ну… что-же ты… дедушка!.. Помоги?.. куды я теперь?..
Смотрит кругом: никого нет… и ответу нет…
Опять повалился на землю, стал думать. Потом поднялся и пошел к нашей избушке — к брату Ивану.
Пришел, рассказал о своей беде.
Брат Иван спрашивает:
— Чо же думашь делать?
— Пришел за тобой: пойдем… помоги на телегу взвалить… не управиться мне… чижолый… в крови перепачкаюсь.
Иван взмолился:
— Што ты!.. Бог с тобой!.. Зачем меня та?..
Посмотрел он на брата и таким голосом сказал, что у того душа замерла:
— Не поможешь… убью!.. Мне теперь один конец…
Не стал спорить Иван, пошел…
Дорогой два раза отпрашивался. У Пенкина един ответ:
— Молчи, Ванюха; не вводи во второй грех!
Пришли к избушке.
Иван взглянул на убитого, да так на месте и обмер.
Вытянулся старшина чуть не во всю избушку, руки и ноги в разные стороны разбросал, зубы оскалил; на лбу черная щель, а на правой косице — дыра черная. И на лбу и по косице белые кости торчат. На лице, по бороде и по кумачовой рубахе кровь запеклась. И вокруг головы, по земле — лужи крови застыли.
Кое-как очухался Иван, помог поднять и на телегу взвалить покойника. Тихонько обратно поплелся — как пьяный шел.
Вернулся и весь день в траве пролежал. Весь день кони без воды стояли. А Пенкин запряг дядиных лошадей в повозку, вывел на дорогу, настегал и направил в Казаткуль. Ни денег, ни покупок не взял.
Потом вернулся к избушке, запряг свою лошадь в телегу, взял топор, железную лопату и повез покойника к болотy — верст за пять у болота свалил. Раздел донага.