Годам к тридцати, сошлась с каким-то поселенцем.
Хороший человек был — умный, уважительный. Грамоте знал и даже прошенья составлял. Только виду не имел — сухой, желтый и маленький был; сюртучок носил и очки, а штаны за голенища заправлял; бородка белая, как у козла торчала, волосы коровьим маслом мазал и по средине головы ряд расчесывал.
А Варвара к тому времени еще больше изменилась. Стала носить платье из черного ластику, черную шаль кашемировую, зимой пальто черное. И характер изменился: крутая стала, своенравная — слова поперек нельзя было сказать.
Поселенец пикнуть не смел перед ней.
Выпивал он. Так она, пьяного-то, била его.
Часто просил ее повенчаться.
Я она, бывало, смотрит на него, смеется, как над малым ребенком, и говорит:
— Што… законным браком захотел? Скрутить поди думашь?.. Дудки!.. Я ведь все равно што ветер в поле… Видал, как гулят?.. Вот так и я… Хочу — живу… Не захочу — прогоню!
В ту пору часто и я к ним забегала. Замуж я вышла и тоже в городе жила.
Поселенец и меня просил:
— Анна Ивановна!.. Ну, скажите хоть вы… не хорошо ведь?.. Баз венца. Мы же ни какие-нибудь!.. Ну, почему не повенчаться?
Я она свое:
— Для меня указчиков нету… был один, да сплыл!.. Я новый не родился.
Пробовала и я уговаривать:
— Не для указу, Варя… а грех большой!.. Против закону живешь…
У ней и на это свой ответ:
— Я кто ваши законы писал?.. У меня свои законы… Сама себе пишу. Сама и перед Богом буду отвечать… Я на ваши законы мне — тьфу!
Нагнется, плюнет и ногой разотрет.
Я махну, бывало, рукой и уйду от греха.
Ребенок у них родился — мальчик. Да не любила она его. Недолго и прожил — ухлопала.
Стряпала как-то, торопилась, а ребенок кричит.
Пробовала рожок совать — не унимается.
Я в печке калачи поспевают. Боялась, как бы не прижечь.
Жевку совала — еще тошнее орет.
Помочь некому — одна в избе.
Зло взяло ее.
Схватила рожок, да как шлепнула по косице…
Закатился, посинел и Богу душу отдал.
Поселенец вернулся, в слезу ударился — укорять было стал.
Прицыкнула на него Варвара и поскорее велела гроб добывать.
Я на другой день схоронила.
Так никто и не узнал — по какой причине ребенок умер.
Через год и поселенца прогнала.
Я годов через пять купила себе избушку под горой и другого мужика взяла. Да немного и с этим прожила — не ладили. Мужик был тоже с характером. Плотничал и малость выпивал. Неуклюжий какой-то был, рыжий и кудластый; лицо красное в веснушках.
Я его только один раз и видала — на улице встретились. Он на работу шел, а Варвара на базар с калачами. Встретились мы с Варварой и остановились, а он в переулок свернул.
— Не твой ли? — спрашиваю.
Смеется:
— Мой…
— Где ты такого выкопала?
— Хочу, — говорит, — с медведем пожить…
— А што у его харя-то красная?
— Выпиват… не проспался!..
Попрощалась я и вслед ей посмеялась:
— Задушит он тебя когда-нибудь… с пьяных-то глаз!
— Не задушит! Обломаю утихомирю — по одной половице будет ходить.
Потом, зимой, слышу: прогнала и этого.
Как-то вечером, после получки, пришел он выпивши. Стал куражиться. Полез бить ее.
Отвозила его Варвара поленом, вытолкала в одной рубахе на мороз и дверь на крючок заперла.
С полчаса постучал, поругался.
Выбросила ему Варваре полушубок, ящик с вещами и опять дверь на крючок.
Ушел и больше не возвращался — знал, что все равно не примет.
Злая она в ту пору была — не дай Бог!
На што прежние полицейские и те боялись.
Бывало, идут по калашному ряду, с бабами зубоскалят, заигрывают. А ее обходят и промеж себя перешептываются:
— Эгу… егуменьшу… не трогай — зарежет!
Родственников не любила. Ни к кому сама не ходила и недолюбливала, когда к ней приходили.
Перестала и я к ней ходить.
На улице встретимся — поговорим и разойдемся.
После, когда ей уж годов сорок пять было, услыхала я, что опять Варвара мужиком обзавелась. Вскипело у меня сердце, решила поговорить.
Встретились на базаре.
— Што, — говорю, — опять обзавелась?
— А тебе што?
— А страм-то, Варя!.. Годы-то твои какие?
Посмотрела на меня и обрезала:
— Дочери-то у тебя подрастают… Вот их и учи!.. А я в подолу матери никого не принесу…
У меня в то время две девочки на возрасте были.
Обиделась я и стала ее избегать.
Так, годов пятнадцать почти и не встречались.
А все-таки… состарилась… и ко мне умирать пришла.