Она встрепенулась и быстро заговорила:
— Понимаете, Марк Генрихович, всё это похоже на рождение и на смерть. Когда я попадаю в чужое тело, то это страшно и непривычно, и я ощущаю на себе все невзгоды, терзающие человека. У Марьи Михайловны, например, сильно болели суставы, я чуть с ума не сошла, пока добралась до вас. У вчерашней Эльзы было похмелье и разбитое сердце. Кроме того, надо ведь приспособиться к рукам этого человека, и к ногам, и к его голосу, и к тому, что он видит вокруг себя… А когда я покидаю их, то у меня всякий раз такое чувство, что я умираю заново, а умирать очень неприятно… Дайте запить кефиром!
И она забрала у него бутылку.
— В таком случае, — Марк поневоле втянулся в происходящее, — вы могли бы выбрать для себя приемлемое тело и остаться в нём навсегда.
— Но ведь это будет нечестно, — с набитым ртом возразила нимфа. — Разве же можно без спросу брать чужое? Одно дело — ненадолго, поиграть, а другое — украсть навсегда.
— Вы, стало быть, покойница с принципами.
Нимфа энергично закивала.
— И что же будет дальше? — спросил Марк, вытягивая ноги и откидываясь на спинку скамьи.
— Ну… мы будем с вами дружить.
— Дружить? Вы собираетесь дружить со своим убийцей? Я давно подозревал, что Достоевский лишний в школьной программе.
Она засмеялась, и это был странный смех. Казалось, что смеялись сразу два человека. Воздушная нимфа с хорошо поставленным голосом-колокольчиком и девушка-невидимка, которая привыкла смеяться на низкой тональности, отрывисто и резко.
Марк поёжился.
— А вам не приходило в голову, что я не намерен каждый день дружить с новым человеком? Вчера вы Эльза, позавчера старушка, сегодня нимфа…
— Но ведь это всё я, — прошептала она, — Варвара Спиридонова.
В автобусе, на котором Марк каждый вечер возвращался с работы, его неожиданно толкнула локтем в бок женщина средних лет. Полноватая, кудрявая, с ярко-розовыми сочными губами.
— А что у нас сегодня будет на ужин? — буднично спросила она, хватая его под руку.
От неожиданности Марк так сильно дёрнулся, что ударился затылком о поручень.
— П-простите?!
— Давайте купим форель. Очень захотелось — с лимоном, с белым вином. У вас же есть бутылка хорошего вина. Лежит в шкафу под старыми свитерами.
— Это раритет, — буркнул он.
— Марк Генрихович, — упрекнула она, — жадность — это плохо.
— Я храню эту бутылку для особого случая, — отцепляя от своего локтя её пальцы, проворчал Марк.
— Я — очень особый случай, — улыбнулась тётка и неожиданно показалась обаятельной хохотушкой, с ямочками на щеках и круглыми лучистыми глазами.
Марк только вздохнул.
В магазине покойнице Варваре захотелось ещё и тортика.
— Я точно знаю, что Машенька не сидит на диете, — умоляла она. — Ну пожалуйста, Марк Генрихович, миленький, смотрите, какой чудесный «Наполеон». И ананас!
От ананаса Марк решительно отказался.
Шагая по улице, он сообщил:
— Чтобы вы знали: сегодня я был у нотариуса и завещал всё своё имущество племяннику из Ростова. Так что, если вы надеетесь меня облапошить, как одинокого человека со странностями, — напрасно.
— Понятно, — равнодушно откликнулась она. — Кто будет готовить ужин: вы или я?..
— Терпеть не могу готовить.
— Надо же! — удивилась тётка и снова уцепилась за локоть Марка. — Вы всегда так тщательно всё делаете: моете и режете овощи, отмериваете продукты мерным стаканом… Мне казалось, вам крайне нравится этот процесс.
— Меня убивает его бесполезность, — признался Марк. — Ну потратил ты час на готовку, ну съел всё это за десять минут, и что?
— Существует готовая еда. Мамонт, которого завалили за вас.
— Это еда, которую готовили чужими руками. Откуда я знаю, может, они были грязными?
Тётка расхохоталась. Она смеялась так громко и так звонко, что неподалёку вспорхнула стая воробьёв.
— Ради знакомства с вами и умереть не жалко, — утирая слёзы, сказала она, — такой вы нелепый!
— Зато у меня нос, — обиженно напомнил он.
— Нос у вас выдающийся, — согласилась тётка, — всем носам нос. Ну так что насчёт бутылки белого вина?
— Я вам куплю другое.
— Более дешёвое? — тут же спросила она, и у Марка впервые в жизни появилось желание ущипнуть человека.
Пёс Бисмарк встретил их оглушающим лаем. Вопреки всему, чему его учил Марк, предатель бросился встречать не хозяина, а неизвестную науке тётку, едва не сбив её с ног.
— Ну что ты, фон-барон, — засмеялась она, — соскучился? Я давно тебя не навещала, знаю. Марк Генрихович, я выгуляю пока собаку?
— Ни за что на свете, — ужаснулся Марк, доставая поводок. — Я сам.