— Тихо там! — сказала Варвара.
Заслон отрезал Никиту от бледного света, и не успел пёс устроиться, как хлопнула входная дверь.
Он стоял в полной амуниции. Варвару замутило от ужаса: она лишь раз видела его — грозный тройной доспех, о котором слагали легенды. От него невозможно было оторвать взгляд. Белый — серебряный — чёрный. Угловатый, несимметричный, устрашающий, внушающий страх одним своим видом. Мрачное переплетение слоновой кости, болотного серебра и обожжённого дерева венчал шлем-череп, увитый серебряными цепями и кривыми ветками.
— Где он? — раздался низкий, звенящий от напряжения голос.
— Кто? — выдавила Варвара. Голос стал тонкий, что мышиный писк.
Кощей медленно приблизился, и от его тяжёлых шагов сотрясался пол, а от сочленений доспеха шёл лязг и скрежет, давящий на голову. Девушка не могла даже попятится — застыла, не в силах сделать полный вдох.
— Где тот, кто приходил сегодня. Где тот, кто назвался богатырём. Где царский сын. Где благородный освободитель невест, — его голос звенел, становясь громче с каждым словом, заполняя всё небольшое помещение. — Где тот, кто посмел бросить мне вызов. Где эта поганая псина!
— Н… Н-не… Нет… Не т… — задыхалась Варвара. — Нет его здесь!
— Ты обманывать меня вздумала, царская дочь Варвара Тихомировна? — прохрипел голос из-под шлема. — За дурачка держишь?
Он оттолкнул девушку, перевернул стол. Ваза с подсолнухами грохнулась на пол, разлетелась кучей осколков. По древесине расползлось чёрное пятно воды. Кристалл укатился в угол и замерцал ледяным белым светом, таким ярким, что глазам стало больно. Огромная тень Кощея металась по стенам, пока он рыскал по дому. Заглянул под лавку, смахнул с печки запасные покрывала и одежду, откинул дверцу сундука… Когда Кощей потянулся к заслону печки, Варвара бросилась к нему, но не успела. Заслон отлетел к перевёрнутому столу, а из печки вылетел перепуганный Никита, измазанный сажей. Он заметался по комнате, забыв, где дверь, а Кощей бросился за ним, пытаясь схватить. Девушка отпрыгнула к стене. Полетели на пол пузырьки с порошками и жидкостями, поднялся густой дым от того, что смешалось что-то не то. Рухнула и сама полка, стулья покатились по полу, взметнулись к потолку перья из разорванной подушки.
Никита вдруг зарычал, залаял, а потом протяжно заскулил. Шаги Кощея зазвучали в направлении выхода. Варвара оттолкнулась от стены, бросилась в оседающие перья и рассеивающийся дым к огромному чёрному силуэту, который тащил за шкирку извивающегося и стонущего пса.
— Стой! Стой! — закричала Варвара и вцепилась в шипастый наруч, который проткнул ладони до крови.
Кощей попытался стряхнуть девушку, но она повисла на нём всем телом.
— Оставь его, прошу! Пожалуйста, не трогай! Кощей, умоляю! Это мой друг!
Кощей резко дёрнул рукой, и Варвара не смогла удержаться и упала на пол. Никита взвыл, Кощей встряхнул его, и пёс затих. Чародей распахнул дверь, и девушка в отчаянии ухватилась за его ногу. Чёрные ветви доспеха резанули по лицу, расцарапали руки и грудь, а болотное железо несло непереносимый холод, но Варвара не отпускала.
— Оставь его, пожалуйста! Не трогай! Прошу! — сорванным голосом закричала она, и Кощей вдруг остановился.
Чародей развернулся от двери, и Варвара со стоном отлипла от его сапога. Ладони были липкими от крови, но ей было не до того. Удерживая затихшего Никиту в поднятой руке, Кощей навис над девушкой, и она уставилась в тёмные провалы глазниц шлема-черепа.
— Я тебя многому учил. Не учил только тому, чем ты по праву рождения должна обладать. Кто мог подумать, что у царской дочери гордости нет. Оставь себе свою псину, но чтобы он мне на глаза не попадался. Сколько ты тут ещё пробудешь — решу после войны.
Кощей отшвырнул Никиту к стене, развернулся и вышел, хлопнув дверью. Мир вздрогнул, захлебнувшись тьмой, но тут же выдохнул. Дважды звякнуло из сундука.
Варвара тоже выдохнула. Вдохнула. Выдохнула. Раз-два. Раз-два. Её трясло, как от мороза. Прихромал Никита, начал лизать её раненные руки. Щипало ужасно. В глазах тоже щипало.
— Нет, — прошептала девушка, кутаясь в разорванную окровавленную одежу. — Нет. Плакать мы не будем. Гордости у нас, конечно, отродясь не водилось. Какая гордость у дочери царя Тихомира! Смешно.
Никита обеспокоенно гавкнул.
— Если бы у отца была гордость, — продолжала девушка, слегка покачиваясь и уставившись в стену остекленевшими глазами, — то он бы не придумал брать в долг у Приморского царя, и я бы не попала сюда. Если бы у него была гордость, он бы не отдал старшую дочь за сына своего врага, и началась бы война. Если бы у меня была гордость, ты бы сейчас тут не сидел, Никитушка. Получается, гордость — штука вредная. Так что мне она совершенно не нужна. Но плакать мы всё равно не будем, хотя не имея гордости можно и поплакать.