Из-под перьев высунулась пухлая детская ручка и вручила хозяину белоснежное перо. Перед Кау появились золотые весы. На одну чашу он положил перо Сирин, и вторая поднялась выше.
— Душа, — промурлыкал Кау, поигрывая пальцами с душой Кощея, — состоит из жизненной силы, памяти, чувств, духа, сердца, имени, способности к чарам… Душа содержит также всё совершённое зло, всю ложь, всю несправедливость, всю принесённую боль…
Кау опустил душу Кощея на вторую чашу, и та опустилась чуть ниже пера, Варвара зажала рот рукой, а Кау нахмурился.
— Странно, — протянул он. — У обычных смертных за полсотни лет веса накапливается столько, что чаша, бывает, лежит на траве. А тут, смотри-ка, тысячелетие не оставило следа!
— Древний, я возношу хвалу твоей мудрости, — сказала Варвара. — Сердце его тысячу лет было мертво.
— Во-первых, оставь древние формулы, я всё равно древнее. Во-вторых, твоя мудрость настигла меня, — усмехнулся Кау. — Но смотри, тут лежит и несправедливость, и боль, причинённая тебе. Я вижу недавнюю память о ранах на твоём теле.
— Ты всё испытываешь меня, великий Кау? — с усилием сдерживая раздражение, спросила Варвара. — Я простила его.
Весы дрогнули, и чаши выровнялись. Младенческое личико Сирин надуло губы и сложило брови домиком.
— Потрясающе! — проговорил Кау. Кажется, это не было иронией. — Ваши души и правда связаны каким-то невероятным стечением обстоятельств и чар! Хорошо же. Второе условие выполнено. Но остаётся первое.
— Я же сказала, я останусь здесь.
— Ты мне здесь не нужна, — повысил голос Кау.
Костёр дёрнулся. Варвара сжалась, захлебнувшись приторным запахом ландышей.
— Может быть, — усмехнулось существо, — у тебя есть на примете какая-нибудь ненужная душа? Ну, такая, знаешь, которую не жалко забрать.
— Мы приведём тебе Синемордого! — воскликнула Варвара.
— У него нет души, — поучительно покачал пальцем Кау. — Поэтому он жрёт чужие.
— Тогда нет, — твёрдо сказала Варвара. — Придётся тебе, великий Кау, смириться со мной.
— Это не обсуждается, — отрезал Кау, и в глазах сверкнул красный огонь. — Жертва необходима. Таков закон.
Варвара растерянно молчала. Одно дело умереть самой, а другое — отдавать чью-то жизнь без спросу.
— Но это убийство!..
Кау победно улыбался и сверлил её взглядом.
— У нас есть душа для тебя, — сказал трёххвостый кот-кикимор, вынырнув из-за спины Варвары.
Глава 22
Кау уставился на кикимора.
— Ну надо же, — медленно произнёсло существо. — Что это у нас тут?
Он вытянул руку и щёлкнул пальцем. Кот взвыл, расщепился на трёх котов, которых начало корёжить в стороны, вытягивать вверх, трясти…
— Нет! — закричала Варвара. — Перестань!
— Это уже не я, — ответил Кау.
Вокруг трёх бесформенных фигур поднялся горячий ветер, полетел пепел, и Варвара отпрянула, закрыв лицо рукой. Когда она решилась снова посмотреть на то место, где только что был Кыша, то ахнула.
Впереди стояла хмурая девочка лет десяти в синем сарафане, вышитом жемчугом. Две светлые тонкие косички тянулись до пояса, а лоб охватывал жемчужный обруч. Позади неё, правее, стоял, сжав челюсти, не менее хмурый мальчик чуть младше. Волосы его были такими же светлыми, почти белыми, а одет он был в белый кафтанчик, ворот которого украшали веточки кораллов. Он держал за руку ребёнка с каштановыми волосами по плечи, такого маленького, что только по одежде, копировавшей наряд старшего брата, было понятно, что это мальчик.
Всё бы было хорошо, но от детей несло болотом.
— У нас. Есть. Душа, — с напором повторила девочка.
Кау покивал головой, потом покачал:
— Это один из моих лучших интервалов безвременья, клянусь основами мироустройства! И чью же душу вы предлагаете, смертные души, познавшие смерть и бессмертие?
— Нашей матери, — сказал старший мальчик. — Марьи Ивановны Приморской.
— За нашу смерть мы простили её, — сказала девочка. — Мы сочувствовали ей. Мы ненавидели с ней нашего отца. Мы ненавидели нашего деда. Мы ненавидели войну. Мы ненавидели с ней Кощея. Когда мы умерли, лёжа на дне болота, мы договорились помогать ей. Мы приветствовали месть. Духи Нави приходили к нам и учили нас. Годы прошли. Мы стали кикимором. Мы пришли к матери с любовью, но не могли выразить её, наши уста скрепил закон. Твой закон.
Кау понимающе покивал, улыбаясь.
— Мы наблюдали и понимали, что творится зло, но не Кощеем, — заговорил мальчик. — Сначала мать отщипнула от своей души. Потом согласилась разрушить мир. Потом она обидела нас. Мы узнали, что наша жизнь… Что наши жизни не удостоились её любви. Мы изменили понимание о мести.