— Спать я, правда, не хочу… — спохватился Никита, а старуха, сложив руки на груди, важно покивала.
— Ну коли порядок знаешь, то проходи, — ответила она. — Только коня пастись отпусти. Конь-то заморыш какой у тебя… В конюшнях батюшки для младшего сыночка получше не нашлось?
— Я не младший, — буркнул Никита, освобождая Горошка от сбруи и мешка. — А Горошек — не заморыш, он с характером!
— На старшего не похож! — заявила старуха. — Неужели средний? Ну тогда ждут тебя в пути неудачи да незадачи, неурядицы да несчастья! А коли найдёшь счастье — тут же потеряешь!
— Пф-ф-ф! — фыкнул Никита на её слова и похлопал освобождённого Горошка по крупу.
— Пф-ф-ф! — фыркнул Горошек и погарцевал в сторону от избушки в поисках травки посвежее, распугивая по пути пёстрых кур.
Изнутри размер избушки оценить было трудно — крошечную прихожую отделяла от комнаты цветастая занавеска, а само помещение было так же со всех сторон завешано тканью. Окна прятались где-то за ними, а тёплый, почти что солнечный свет шёл от диковинных, каплевидной формы, светильников, подвешенных на разной высоте под низким потолком. Вперемешку с ними болтались сушёные травы, нанизанные на ниточки грибы, кольца яблок… Несколько раз Никите пришлось пригнуться, чтобы не задеть одну из капель. Старуха вела его к дальней стене, у которой из-за очередной занавески выглядывал край белой печи, а у круглого стола с одной ногой из дубового пня примостились два трёхногих табурета.
— Садись, я сейчас, у меня кухня-то отдельно!
Старуха шмыгнула за входную занавеску, хлопнула дверью, скоро вернулась с парой глиняных горшочков, метнулась за другую занавеску — оттуда миску с овощами вынесла, всколыхнулась третья — несёт старуха самовар, пыхтящий паром. Не успел Никита и глазом моргнуть, как на столе уже лежала белоснежная скатерть, появились металлические приборы, фарфоровая тарелка да тончайшая фарфоровая чашечка, один в один такая, из каких царица Искра любила пить ягодный чай.
— Каша пшённая с тыквой и приправами заморскими, ягнятина с горошком, овощи-фрукты, чай из горных трав, — ворковала кощеева сестра, накладывая Никите из горшочков в тарелку. — Ой, щи ещё остались!
— Рано для тыквы-то, бабушка! — крикнул Никита вслед метнувшейся за занавеску старухе.
Хлопнула входная дверь. Старуха скоро вернулась, поставила на стол горшок с половиком, миску и глиняную ложку.
— У тебя в царстве может и рано, — пожала плечами она, устраиваясь напротив.
Она нащупала у шеи прядь, выбившуюся из-под изумрудного платка, так не соответствовавшего ни её внешности, ни всему скромному убранству домика, и начала плести косичку.
Никита оторвал взгляд от её кривых морщинистых пальцев, ловко перебиравших волосы, и принялся за еду. Пока он ел, старуха, напевая тихонько какую-то незнакомую юноше мелодию, расплела и заплела несколько косичек из одной пряди, подёргала кончик изумрудного платка — Никита подумал, что это, должно быть, кощеев подарок. Потом старуха подставила кулаки под подбородок и уставилась на Никиту, а локти начали расползаться по столу в стороны, пока подбородок не лёг на скатерть. Казалось, что она умирает от скуки, ещё чуть-чуть — и начнёт болтать по-детски ногами под столом.
— Варенье к чаю достать? — оживилась старуха, стоило Никите потянуться к чашке.
— Я думал, у тебя скатерть-самобранка, — сообщил разомлевший юноша, когда старуха заметалась, убирая одни горшочки и тарелки и извлекая из-за занавесок другие.
— Есть, но ей не пользуюсь. Невкусно… И мне готовить нравится! — воскликнула кощеева сестра звонким голосом, прикрыла рот рукой и притворно закашлялась.
Никита отломил румяную корочку от половины каравая в форме косы, маслицем сдобрил, отведал одно варенье, другое, нашёл любимое — клубничное. Скрипнула входная дверь, шелохнулась занавеска, и в комнату зашёл серый кот с тремя хвостами. Один хвост торчал трубой и подёргивался, два других покачивались из стороны в сторону параллельно полу.
— Доел? — заботливо спросила старуха, и Никита только кивнул, потому что чуть не подавился хлебушком.
Кот тем временем расселся посреди комнаты, вытянул вверх ногу — их у него было четыре, Никита пересчитал, — и принялся вылизывать шерсть.
— Это что за зверь чудной? — спросил он хриплым голосом, когда старуха убрала со стола и снова заняла свободный табурет.
— Кыка, кышка, кикимор наш! — весело отозвалась она и на самом деле начала болтать ногами, и Никита только сейчас заметил, что она не носит обуви. — Ты чего пришёл?
— На гостя поглядеть хотим, интересуемся, — медленно отозвался кот, и Никита вцепился в края табурета.