— К сожалению, нас окружает много друзей, с которыми стоит враждовать, и окружает много врагов… с которыми стоит дружить.
Она уверенно взглянула на царя и заметила задумчивость на его лице. Он сомкнул губы, пытаясь перенести сказанное амазонкой на свой опыт, затем молча кивнул и протянул гостье ещё один кусочек отрезанного им мяса. Следя за тем, как она жевала этот кусочек, он наконец ответил ей:
— Увы, мы вряд ли когда-то заранее узнаем истинные помыслы наших друзей и врагов. В таком случае выход один…
Фалестрида перехватила его слова, пытаясь перебить, но получилось так, что они вместе сказали окончание мысли:
‒… нужно внимательно к ним приглядываться.
Они улыбнулись друг другу. Александр встал из-за стола и пригласил гостью в сад, как вдруг обратил внимание, что та весь завтрак сидела обнажённой:
— Я так привык за эти сутки видеть тебя без одежды, что не обратил внимание на это сейчас. Сходи, оденься, я подожду.
Девушка подошла к царю, проводя рукой по его торсу:
— Зря не заметил. Я для тебя старалась. Пойдём, поможешь мне одеться. Я не знаю, что выбрать из одежды.
Они зашли к себе в спальню, где в итоге остались до вечера.
Фалестрида жила у Македонского уже третью неделю. Он ни на сутки не отпускал её от себя — ему нравилось её повиновение и похоть, а учитывая, что она являлась крайне умной и опытной царицей амазонок, это добавляло ей ценность не только как любовнице, но и как собеседнице — Александр до этого редко встречал настолько чутких и внимательных людей. Своего телохранителя Лисимаха и половину войска он отправил к амазонкам Фалестриды для дополнительной защиты девушек — это была его своеобразная плата её племени за отсутствие царицы в родном поселении.
Лето подходило к концу. Дни становились всё короче. На закате очередного вместе прожитого дня Фалестрида с Александром находились на балконе второго этажа и наблюдали за заходящим солнцем. У них в руках было по бокалу вина, а одеты они были в лёгкие тканевые халаты, у которых не было поясов, из-за чего девушка постоянно поправляла своё одеяние, не желая показывать своё обнажённое тело стоящим во дворе воинам Македонского. Заметив её смущение, царь поднял руку и громко повелел:
— Охрана! Оставьте нас!
Наблюдая за уходящими воинами, он оглядел пустой двор и повернулся к Фалестриде, перейдя на серьёзный тон:
— Я очень хочу, чтобы наша дочь собрала в себе наши с тобой лучшие качества. Когда-нибудь, лет через двадцать, я бы хотел услышать её имя, как имя великой и крайне умелой царицы, какой являешься ты, — он распахнул халат девушки и притянул её за талию к себе, — и как грамотного и уверенного в своих действиях полководца, каким являюсь я.
Фалестрида улыбнулась и приложила свой бокал к бокалу Александра. Она сделала пару глотков и зашла в гостиную, где начала медленно есть виноград, посматривая сквозь открытую дверь балкона на царя, который в ответ смотрел на неё.
— Ты пробудешь здесь ещё неделю — две. Больше я задерживаться на этом побережье не могу — меня ждут в Вавилоне. В дальнейшем я буду присылать к тебе своих воинов за бочками с вином — оно у тебя восхитительное! — он сделал глоток вина, а затем проследил, как Фалестрида, зазывая его, начала водить ягодой по своим губам, покусывая её и облизывая.
В очередной раз надкусив ягоду, девушка игриво заявила, смотря в глаза Александру и пальцами перебирая свои волосы:
— Так ведь у меня в поселении виноград в разы слаще. Да и яблоки сочнее…
Царь напрягся. Ему не понравилось, что гостья не оценила его еду:
— Ну так принеси их. Вместе попробуем. Суток хватит на дорогу?
Фалестрида засмеялась и вышла к нему на балкон, нежно его обняв:
— Я их уже принесла.
Царь с непониманием взглянул на неё:
— Где же они, Фалестрида?
С нетерпением застонав, она спустилась на колени и посмотрела в глаза Александру. Почувствовав его руку у себя в волосах, она расслабила шею, дав ему возможность руководить её движениями. Спустя время он убрал свою руку и начал следить, как возбуждённая Фалестрида самостоятельно продолжила работать губами, одновременно с этим нетерпеливо сжимая свою грудь.
Ночь накрыла побережье. Так как факелы зажечь было некому, любовников на балконе освещала лишь яркая луна. Опёршись грудью на край балкона, амазонка стояла, прогнув спину и смотря на луну, сдавленно стонав на каждое движение мужчины. Она была рада, что решилась прийти к Александру Македонскому, и мысленно его благодарила за тот приём, который он обеспечил ей. Она была уверена, что вскоре забеременеет, и со всей надеждой просила Олимп, чтобы у неё родилась именно дочка, которую она хотела бы назвать Кимой.