Второй эпизод правления, известный только из Григория Турского (Hist Franc, II, 38), порождает почти столь же разнообразные трактовки: вручение Хлодвигу знаков консульского достоинства, присланных императором Анаста-сием. Возведение Хлодвига в ранг почетного консула (ясно, что о фактическом консульстве речь не шла) не было из ряда вон выходящим событием; это достоинство и раньше уже присваивалось варварам (которые, правда, служили Империи непосредственным образом): это был дипломатический шаг с целью поздравить короля с победой над вестготами и добиться продолжения союза с ним в борьбе против остготов. Но что подумать об императорских атрибутах (пурпурная туника, диадема) и титуле Августа? О конном въезде Хлодвига в Тур, так похожем на коронационную процессию восточных императоров? Историки придерживались самых разных взглядов. Для одних (прежде всего Фюстеля де Куланжа) в этом было зерно истины: Анастасий попытался узаконить власть Хлодвига и сделать его своим представителем на Западе; для других (особенно Альфана) речь идет просто-напросто о легенде; между этими двумя крайностями находят своих сторонников всевозможные промежуточные мнения. Вот то из них, которое представляется нам разумным. На самом деле Анастасий пожаловал королю франков только звание почетного консула; остальное было лишь инсценировкой по местной инициативе, исходившей либо от самого Хлодвига, либо турского духовенства, желавшего отпраздновать свое избавление от готов[391]. Сам Теодорих, при всем своем уважении к прерогативам императора, носил пурпур и диадему, а в надписи из Террачины, как раз около 507–511 гг., принял титул semper Augustus (всегда Август): очевидно, что в его глазах эти формальности не подразумевали претензий на императорский сан или равенство с Анастасием. Впрочем, на севере Галлии с момента убийства Майориана в 461 г. не был признан ни один римский император. Если верить в важность роли турского общества, то можно думать, что эта театральная постановка была призвана придать франкской королевской власти желаемый римлянами вид. Если же заподозрить собственную инициативу Хлодвига, то его жест можно сравнить не только с аналогичными действиями Теодориха, но еще и с выходкой Мастины, князька Авреса, который незадолго до того провозгласил себя «императором».
Как бы то ни было, турский эпизод почти не имел последствий. У нас нет никакого другого свидетельства в пользу этих претенциозных титулов, а королевство Хлодвига и его преемников сохранило свои германские по сути формы.
III. Атлантический мир
А) Мифы и исторические факты о происхождении англичан
Изрядная часть нашей документации по поводу английских корней, неважно в Британии она собрана или за ее пределами, облечена в форму эпоса или откровенной мифологии. Первые этапы заселения Кента обратились в драму с тремя персонажами — бриттским королем Вортигерном и саксами Хенгистом и Хорсой; истоки Уэссекса вылились в историю Сердика и Порты; окончательное поражение бриттов скрывается позади героической истории короля Артура. Глядя из своего наблюдательного пункта на Востоке, историк Юстиниана Прокопий Кесарийский безнадежно перемешивает в своей «Войне с готами» судьбы Британии (которую он, правда, разбивает на два острова Brittia (Брития) и Brittania (Британия)) и поэтичные легенды о потустороннем мире, который античная традиция связывала с островами Блаженства.
Подход историков предпоследнего поколения ко всем этим текстам был категоричным: в них нет ничего, кроме постыдной дребедени, в которой за первенство борются самое возмутительное невежество и самое больное воображение. Великий французский медиевист Фердинанд Лот олицетворяет аrtu этой критической тенденции[392].
Изобличить недостатки всех наших источников не составляет труда: своеобразная хронология (с интервалом в четыре или восемь лет) «Англосаксонской хроники»; немыслимые имена Хенгист и Хорса («жеребец» и «лошадь») и даже Ворти-герн (представляющее собой не что иное, как уэльский перевод латинского выражения, ошибочно принятого за личное имя). «История бриттов», ответственная за большую часть этих мифов (в том числе и об Артуре), представляет собой «роман, появившийся не раньше IX в.», а Гильдас, ее лучший источник, является «собранием чудовищных оплошностей». Наконец, сам Прокопий видел в Северо-Западе Европы лишь «страну химер».
С тех пор обозначилось более благоразумное отношение. Ныне не отрицают ни промахов, ни этимологических легенд, ни стремления персонифицировать в лице героя историю целого народа. Но стали оказывать достаточно широкое доверие хронологическим и топографическим указаниям «Англосаксонской хроники». Сегодня история происхождения Кента в том виде, в каком ее прослеживает, например, Дж. Н. Л. Майерс на основании археологических указаний[393] или К. Джексон, в основном исходя из лингвистических свидетельств[394], охотно дает место анекдоту о Вортигерне, Хенгисте и Хорее, по крайней мере, в качестве удачного символа. Некоторые, например Т. С. Летбридж и С. Ф. С. Хоукс[395], идут еще дальше и наделяют этих героев исторической реальностью, в которой им раньше было отказано. У Сердика было бы меньше шансов: его английская генеалогия, уэльское имя, войско из ютов, и все это в применении к истокам саксонского королевства, обеспечило ему единодушное недоверие, тем более что, как доказала археология, предполагаемая зона его высадки вблизи Саутгемптона оставалась бриттской в течение, по крайней мере, полувека после заявленной даты его прибытия. Артур появился слишком поздно, чтобы найти защитников Британии; однако признано, что его эпопея, как это предполагал еще Коллингвуд, представляет собой обобщенный и не лишенный точности взгляд на события, в центр которых Гильдас помещает Амвросия Аврелиана. И в тексте Прокопия обнаружено немало ценных сведений: роль, выпавшая на долю фризов, англосаксонские способы ведения битвы (пехота) и навигации (на веслах), отношения между англами и варнами и т. д. Раздвоение Британии объясняется наличием двух маршрутов из Византии на северо-запад (через Галлию и атлантическую Испанию)[396], и большинство подобных ошибок проистекает из античной традиции[397]. Тем не менее не станем сомневаться в том, что в один прекрасный день маятник исторической науки, в результате одного из обыкновенных для него колебаний, вернет относительную благосклонность тезисам Лота…
Глава VII. Локальные аспекты
Б) Политические и социальные структуры первоначальной Англии
Вплоть до XX в. представление историков об английской древности оставалось все тем же, что было предложено Бедой в начале VIII в. Под влиянием того, что Беда мог наблюдать в современной ему Англии, он полагал, что в древности она состояла из гомогенных и примыкающих друг к другу королевств, каждое из которых возникло в результате иммиграции сплоченной этнической группы — здесь саксы, там англы, а рядом юты. Современное исследование все дальше уходит от этого упрощенного трафарета[398]: оно допускает, что относительное этническое единство, существовавшее в VI и VII вв., являлось не изначальной данностью, унаследованной от эпохи миграций, а итогом географического раздела бриттских территорий между завоевателями и появившихся вследствие этого нужд, военных и экономических. Таким образом, бессмысленно было бы искать истинные корни каждого «народа» из списков Беды на континенте; все они возникли в результате перегруппировок, позднейших по отношению к переселению.
392
Hengist. Vortigern et la conquete de la Grande-Bretagne par les Saxons // Melanges Bemont, Paris, 1913; Les migrations saxonnes [N 347]; Valeur historique из De excido [N 348]; Bretons et Anglais [N 350]; Nennius [N 349].
397
См. в последней связи, A. R. Burn. Procopius and the Island of Ghosts // EHR, LXX, 1955. P. 258–261.
398
Самая последняя и энергичная критика исходила от Н. R. Loyn. Anglo-Saxon England and the Norman Conquest, London, 1961. P. 24–26. Ср. также Lethbridge//Dark Age Britain [N 361]. P. 116, и cл.