В числе этих причин можно выделить, во-первых, экономическую власть. Римская епархия была щедро одарена землей императором Константином, и этот дар постепенно разросся до такой степени, что епископы были богаче любого сенаторского рода. Во-вторых, епископы с большой мудростью и талантом приспосабливали к своим собственным нуждам административные традиции империи; самые ранние папские документы (относящиеся к концу четвертого века) имеют своим источником канцелярию, безошибочно воспроизводящую аналогичный институт Римской империи. Здесь имела место преемственность, рассчитанная, намеренно или нет, на то, чтобы усыпить подозрения и вызвать доверие. Более того, у епархии имелась собственная библиотека; и это что-то да значило в городе, некогда славившемся своими коллекциями языческих книг. К тому же римские епископы развивали и насаждали самый мощный христианский культ Средневековья — почитание ап. Петра, первого епископа Римского. Скрывавшееся в этом притязание на первенство над всеми прочими кафедрами никогда не принималось как само собой разумеющееся; слово преемников св. Петра, епископа и мученика, имело особый вес просто потому, что они были его наследниками. К этому добавлялось рвение, с которым они отстаивали полноту тринитарного учения св. Августина и африканских отцов перед лицом германского арианства. Они ратовали за ортодоксию. Наконец, подобно многим другим епископам, они с самой выгодной стороны проявляли себя при политических неурядицах и, справедливо было бы добавить, извлекали из них все, что можно. Они оказались естественными лидерами; и апологеты ортодоксии не позволили людям забыть об этом. Словом, обстоятельства как будто сговорились, чтобы возвысить Римскую кафедру из сравнительной неизвестности в начале четвертого века к славе начала пятого века. Летом 452 года гунны Аттилы приостановили свое продвижение на юг через Италию у Мантуи. Здесь их встретило посольство, в которое, как мы полагаем, входили три самых влиятельных римлянина своего времени, люди, чье назначение на посты было поддержано всем весом сената. Одним из этих троих был папа Лев I. Его церковное первенство, возможно, мало что значило для язычника Аттилы; но в глазах римлян он был естественным выразителем воли императора, должностным лицом, предшественники которого вели переговоры с готами о сохранении города, а земельное богатство которого гарантировало его прямую заинтересованность в том, чтобы остановить продвижение новых варваров. Об этой встрече не сохранилось ни одного свидетельства из первых рук. Возможно, она не оказала существенного влияния на решение Аттилы заключить мир и отойти на север на земли гуннов в Центральной Европе.
Мы знаем, что его войско косили чума и голод. Но будущие поколения римлян не упустили случая связать освобождение своего города от гуннов с именем папы.
Очевидной, но примечательной чертой падения Западной Империи под натиском варваров было равное стремление римлян и варваров придерживаться древних форм политической жизни. В глазах современников западные императоры, в их равеннском плену, даже при той военной силе, которая имелась в их распоряжении, при раздробленности их администрации и несмотря на то, что мысли их в основном были заняты неразрешимыми династическими проблемами, выглядели не менее значительными, чем императоры древности. Их имя и титул продолжали ассоциироваться с самой характерной императорской функцией — изданием законов. Всего за двенадцать лет до вторжения Аттилы император Феодосии II издал свой великий кодекс, или собрание императорских указов и писем, обладавшее равным действием как в Равенне, так и в Константинополе. Историческое изучение этого огромного собрания до сих пор находится в зачаточном состоянии, да и в любом случае сейчас не время для его подробного рассмотрения; но необходимо подчеркнуть, что для демонстрации жизнеспособности систем управления империи в их наиважнейших проявлениях, вероятно, нельзя было придумать ничего более подходящего. И дело не в том, что этот кодекс был просто призван подавлять своим объемом; он предназначался для использования юристами и учеными и с учетом этого был поделен на шестнадцать разделов, последний из которых (об ортодоксальной вере) имел отношение к учению и организации ортодоксальной церкви. Этот кодекс продолжал влиять на юридическую, а значит, и политическую мысль Западной Европы в течение всего раннего Средневековья, и лишь постепенно, и к тому же не повсеместно, был вытеснен позднейшим кодексом императора Юстиниана. Более того, он сразу же и кардинальным образом повлиял на то, что думали о себе и своих отношениях с Римом новые варварские государства. Помимо трех основных варваризированных римских законодательств (остготского, бургундского и вестготского), которые предназначались, преимущественно, для нужд римлян, живших под властью варваров, варвары испытали сильное влияние юридических кодексов Феодосия, когда приступили к фиксации в письменной форме своих собственных обычаев. Например, сохранившиеся отрывки законов вестгота Евриха (464 г.) несут на себе настолько глубокий отпечаток римского права, что невольно задаешься вопросом, сможем ли мы когда-либо провести четкое различие между римским и варварским законодательством: можно утверждать, что в условиях Европы любое право было римским ex hipothesi.