Иногда утверждают, что Теодорих рассматривал себя как главу германской федерации Европы. Это было не так. Но нельзя усомниться в том, что он активно интересовался событиями во франкской Галлии, вестготской Испании и вандальской Африке; и не в последнюю очередь потому, что он их боялся. Первые годы его правления были посвящены борьбе с готами, захватившими земли в Иллирике и Паннонии, и на Балканах, землях, через которые он сам некогда прошел, и безразличие по отношению к которым для властелина Италии всегда было непозволительным. А затем, в 507 г., его взгляды обратились на запад. Результатом явился ряд династических браков, связавших его род с семействами других варварских королей. Чего он надеялся достичь таким путем? Вполне вероятно, что он хотел обезопасить себя от интриг со стороны императора с франками Галлии. Отлучения от авторитетности императорской власти и смещение имперских интересов в сторону франкского короля могло опрокинуть остготское королевство за одну ночь. Отсюда и стремление Теодориха заинтересовать бургундов, вандалов и вестготов событиями у себя дома[9]. Отсюда, опять же, его особенная чувствительность ко всему, что касалось богатых и незащищенных земель Прованса, которые соединяли его с вестготской Септиманией. Кассиодор сохранил для нас часть уникальной дипломатической переписки, имевшей место в этот период между Теодорихом и его соседями. На этом основании зиждется бесспорный вывод: стабильность на территории Западного Средиземноморья в значительной мере зависела от событий в Северной Галлии. Это было неизбежным, исходя из географических соображений. Так же, как некоторые его римские и варварские предшественники в Италии, Теодорих ясно видел, что он не может позволить себе игнорировать Галлию. Его брачные альянсы, как бы искусно они ни были заключены, не имея другой глубинной цели, были призваны просто удерживать франков за пределами средиземноморского мира. В течение последующих веков европейская история, в большой степени, обуславливалась их проникновением туда.
Наконец, мы должны рассмотреть то влияние, которое оказало на Европу вандальское завоевание римской Африки. С первых же дней после своего прибытия на Запад варвары инстинктивно устремлялись в Африку; она была житницей Европы, значит, Меккой для голодных и не имеющих пристанища германцев. Если бы у Алариха были корабли, чтобы добраться туда, его преемник не отправился бы из Италии в Южную Галлию. Восточный и Западный императоры в конечном счете были солидарны, считая абсолютно необходимым как можно дольше не допускать варваров до средиземноморских портов, морских перевозок и даже знаний о кораблестроении. Согласно указу 419г. были наказаны смертью несколько римлян, открывших вандалам секреты кораблестроения. Но было уже слишком поздно. Всего за несколько лет вандалы осуществили переправу из Испании в Африку.
В Африке вандалы приобрели влияние, несоразмерное с их численностью, и это несмотря на то, что они не были единым народом. Мы можем отнести это за счет трех факторов. Во-первых, вандалы, контролировали жизненно важные для Европы пути и могли (да и делали это) по своему желанию перерезать поставки зёрна и масла; во-вторых, они принадлежали к самым ярым арианам, в то время как африканцы находились в числе самых ярых ортодоксов; и, в-третьих, они владели провинцией, которую можно было с наибольшим основанием считать интеллектуальным центром римского мира. Можно добавить, если угодно, что в самый критический период ими правил вождь выдающихся способностей, Гейзерих. Один историк даже назвал его самым тонким государственным деятелем своего времени.
Сведения о вторжении вандалов сравнительно многочисленны благодаря тому потрясению, которое оно причинило африканской Церкви. Подобно своим европейским коллегам, африканские епископы вдруг превратились в лидеров местного сопротивления безжалостному врагу. Некоторые, и среди них бл. Августин, стояли непоколебимо. Другие пускались в бегство вместе со своей паствой или без нее. А некоторые даже стали арианами. Нетрудно представить себе, что у зажиточных африканцев было больше оснований искать почвы для согласия с завоевателями, чем у всех прочих; на карту были поставлены огромные состояния. Компромисс шел рука об руку с коррупцией. Когда это не увенчалось успехом, последовали гонения более жестокие и, в некотором смысле, более желанные, чем где-либо еще на Западе. Когда же настал черед ортодоксов, они оказались такими же безжалостными. Какое-то время императоры были не в состоянии вмешаться. Они наблюдали за продвижением вандалов вдоль побережья из города в город, за уничтожением значительной части богатств провинции и истреблением ортодоксальной Церкви. Они видели, как голодает Рим, и как вандалы беспрепятственно нападают на побережье Италии. Константинополь также ощутил сокращение средиземноморской торговли. И действительно, похоже, что экономика Средиземноморья так и не оправилась от хаоса, в который она тогда оказалась ввергнута. Восток и Запад, разумеется, не были полностью отрезаны друг от друга, нельзя также сказать и того, что товары из Африки перестали достигать Европы и Леванта; но контакты были эпизодическими, уверенность торгового сословия поколебалась; шел поиск новых рынков. Страх перед тем, к чему это могло привести, должно быть, стал решающим фактором, подвигнувшим Восточных императоров к тому, чтобы оказать содействие своим западным коллегам, а когда их не стало, в одиночку заняться восстановлением власти империи в Западном Средиземноморье. Вторым, но не менее важным, был фактор религии. В частности, восточные императоры были глубоко вовлечены в религиозные споры, которые, хотели они того или нет, превратили их в богословов и теократов. Не услышать вопль католической Африки и католической Италии было бы равноценно отказу от исполнения основополагающей функции империи, подразумеваемой в трудах не только Константина, но и самого Августа. Питая эти интересы, Константинополь направил силы под командованием своего лучшего военачальника, варвара Аспара, чтобы помочь Западу отстоять от вандалов то, что еще оставалось от римской Африки, а после отступления западной армии продолжать войну в одиночку, но тщетно. В 440 г. уже во второй раз крупная морская экспедиция отправилась из Константинополя, чтобы отвоевать Карфаген,— и это тогда, когда самому Константинополю грозила серьезная опасность со стороны гуннов. Это позволяет оценить, насколько жизненное значение имела Африка в глазах восточных римлян. Ни та ни другая экспедиция не достигла успеха. Еще менее удачными были те, которые Запад планировал самостоятельно. Разработка и осуществление того, что стало известно под названием Реконкисты, выпало на долю императора Юстиниана.